В детстве я очень боялся леса… Совсем малявкой я был, когда бабушка привезла меня на лето к себе, в один из ссыльных посёлков, что постепенно угасают теперь на дальнем севере нашей области. Это лето было самым сказочным летом моего детства… До сих пор в моей памяти запах пирогов из печи, пыльный чулан, полный таинственного хлама, залитая солнцем трава у ворот, чёрный от времени забор, бескрайний огород с кустами смородины и ровными рядами картохи, лесопилка и чудовищные завалы досочной обрези на краю посёлка. И лес вокруг. А точнее — тайга. Безбрежная, тёмная.
Ввиду юного возраста, я избежал непременного среди деревенской пацанвы мордобития, и сразу был принят в ребячью стаю на правах мелкой личинки. Тем боле, был не какой-нибудь залётный городской — а «Евдокии Степановны внук».
Целыми днями мы носились по посёлку, суя нос куда ни попадя. Как стая воронят таскали с чужих огородов чахлую морковку и зелёный лук. Играли в войну и разбойников, забытую в городе лапту, а вечерами или срывались в клуб «на кино», или жгли костёр, и отмахиваясь от комарья и мошки травили всякие пацанячьи байки.
По большей части, были это пересказы фильмов или книжек. Но были и самобытные страшилки. Про мертвецов с кладбища, что ходят возле околицы по ночам. Про проклятого сумасшедшего деда, который был охранником в лагере и убивал зэков штыком в сердце. Про татарку-колдунью, которая насылает порчу. И, конечно же, про всякую лесную нечисть — Бабку-Ёжку, Волков, Лешего, и (местная специфика) беглых Зэков-Людоедов и Секретный Объект. По наивности своей, принимал я эти байки за чистую монету, и ложась спать долго трясся под одеялом, воображая себе всякие ужасы.
А однажды, вдруг, внезапно, к нам пришёл настоящий Ужас.
Всё было как обычно — светлый северный вечер, пахнущий костром, печёной картохой, и сыростью. Блестящие глаза мальчишек, огоньки папирос, огни деревни. Крики ночных птиц, тёмная кромка леса поодаль, и негромкий, монотонный голос рассказчика… Мы опять разошлись за полночь. А утром, меня неожиданно разбудила бабка — узнать, не знаю ли я чего про Лёшку. Оказывается, прибежала его мать — не может найти сына. Я, заспанный, вышел во двор к тёте Наде, и честно всё рассказал — как сидели рядом у костра, как дружно разошлись по домам. К обеду стало ясно — Лёха пропал. А к вечеру уже весь маленький посёлок гудел как растревоженное осиное гнездо.
Взрослые и ребятня обшаривали чердаки и сараи, прочёсывали опушку леса. Ничего. Вечером, вместо привычных посиделок у костра, мы все сидели по домам. И я отчётливо помню, как вязкий, липкий страх сгущался вокруг, неслышно бродил по пустым ночным улочкам, заглядывал в окно — пока не вернулась бабушка. С ней стало тепло и нестрашно.
На следующее утро, Лёха так и не объявился. Тогда к поискам приступили уже серьёзно. Вызвали участкового из соседнего посёлка. А мужики — у кого были собаки — принялись прочёсывать лес.
Третий день не принёс ничего нового — лишь слухи, догадки бурлили в посёлке. И так бы и кончился этот день ничем. Но случилось то, чего все так ждали и боялись.
Нашли его не мужики с с собаками, не дяденька-милиционер с пистолетом в кобуре — на Лешкино тело наткнулись вездесущие мальчишки. Наткнулись внезапно — совсем недалеко от посёлка, в сторону реки, возле ЛЭП.
Вечером парни сидели в доме у главы посёлсовета, давали показания. А вечером наша ребячья банда уже сидела у костра, возле лесопилки, и раскрыв рты слушала страшную повесть.
Двое пацанов — Димон и Васька, семиклассники (по моим тогдашним понятиям уже большие дядьки) пошли по высоковольтной, прочёсывая справа и слева опушку. На Лёхино тело набрёл Димон, и сперва от страха ломанулся прочь, на просеку, громко выкрикивая Ваську. Вместе уже, чутка осмелев, они рискнули приблизиться к тому, что так напугало Димку. Да, это был Лёха. Он лежал, скрючившись как эмбрион. Кулаки его были крепко сжаты, а ступни как будто слегка вывернуты. Белёсые глаза были широко раскрыты, а зубы намертво вцепились в костяшки кулака, как будто даже мёртвый продолжал грызть свою руку. Эта картина странной и противоестественной смерти так напугала парней, что они бросились бегом в посёлок, и вернулись к телу уже в сопровождении взрослых.
Я как-то ухитрился увязаться за мужиками. Сперва меня попытались гнать. Но я — шестилетний мальчишка изнемогающий от ужаса и любопытства так и тащился за всеми, прибившись в конце-концов к Ваську и Димке. Место нашли быстро — по приметной опоре ЛЭП. Но когда сунулись в лес — все оторопело замерли, глядя на странную, противоестественную картину, что открылась нам.
На примятом мху лежала лишь оболочка Лёхиного тела. В прямом смысле оболочка. Грудой тряпья лежала одежа, а поодаль, как сброшенная гадючья кожа, лежала синюшная кожа, покрывавшая когда-то человеческое тело. Мне до сих пор иногда снится ночами эта кожа — мёртвая, дряблая, со смятой маской лица, скальпом коротких светлых волос, грязными перчаточками рук. Как пустой пакет из-под мусора. Как сдутый шарик. Я отчётливо разглядел все телесные подробности, родинки, и уродливый надрыв на спине — как будто кто-то надорвал Лёху снаружи, и вынул его из кожи вместе с мясом и костями.
Но что было странно — ни капли крови, ни клочка плоти не было рядом с этим кожаным мешком. Как будто мертвец, бабочкой из кокона, вылупился из собственного тела, и пропал.
И очень странно повела себя собака, бывшая с нами. Лайка испуганно жалась к своему хозяину. Скулила. А когда взрослые принялись осматривать всё кругом — вырвалась от хозяина и сбежала. Нас с мальчишками, от греха подальше, взрослые пинком отправили прочь. И мы, вусмерть перепуганные, бежали не останавливаясь до деревни.
К вечеру мы вроде бы и отошли от увиденного. Вечером, когда ребятня собралась возле костра, парни были в центре внимания, и важно пыхая папироской, расписывали всю картину в деталях. Но — чувствовалось, им не по себе. А я и вовсе сник. Эта мёртвая кожа, эта одежда — всё мерещилось мне как наяву. В конце-концов я от напряжения разревелся, и меня отвели к бабушке.
Потом настал новый день. И ещё один. Но мой светлый, зелёный мир необратимо изменился. Стало тусклым солнце. Тревожными сновидения. Над посёлком как будто сгустился пропитанный слухами и догадками липкий сумрак. А вокруг — безмолвный, страшный, чёрной стеной стоял вечный и бескрайний Лес.
Бабушка моя заметила перемуну, случившуюся со мной, и поскорей увезла меня в город, к матери. Лишь там, в городской суете я начал приходить в себя. Ночные страхи оставили меня. Перестал сниться Лёха (вернее то, что осталось от него). Я как будто стал сильнее и взрослей. Но, с тех пор я начал бояться леса.
Страх этот со временем утих — когда я стал старше, и научился разбираться в хитросплетениях лесных тропинок, голосах птиц, деревьях и травах. Но опаска, ощущение неведомого не отпускали меня в лесу никогда.
Иногда их называют охотниками, охотятся они на людей, они обитатели мест, где людей практически не бывает, это так называемые хищные «духи природы». Работают эти твари так – заманивают человека, как правило искателя, в лес или пустошь и… либо этого человека больше никто никогда не видит, либо видят, но это уже не он. Сам процесс выманивания необычен – человеку вдруг кажется, в том, месте, в той части леса (например) для него есть что-то интересное, важное. Место это выглядит как часть леса, трава сухая (летом) новая не растет, деревья-сосны толщина 20-30 см. На высоте от 4 метров скручены в шалаши, а сами верхушки представляют собой скомканные кучи веток на высоте, отдалённо напоминающие шарообразные птичьи гнезда, но размерами – несколько метров в диаметре. Скрученные деревья – мертвы. Жуткое место.
На
буровой случай был. Повариха в перерыв на болото за черникой убежала.
Буровую далеко видно, да и шуму от нее много, - не заблудишься.
К
ужину она не вернулась. Все на поиски пошли, кто свободен был - бурение
процесс непрерывный. Никаких следов не обнаружили. Три дня искали, все
бес толку. И с воздуха вертолетом, и наземными командами. Одним словом -
сгинула в тайге. А на четвертый день она сама вышла. Гнус ее сильно
покусал, лицо, руки - все было шишками покрыто, коростой. Оголодала
сильно, замерзла. Ночи холодные стояли. Правило есть негласное - в тайгу
без спичек и ножа ни ногой, это не парк отдыха, всякое может случиться.
А у нее спичек не было. Думала, быстро вернется... Так костер запалила
бы - дым издалека видно, и погреться можно.
Стали
у нее допытываться - как вышла из тайги, - отвечать не хотела, была то
ли напугана, то ли просто устала. Нескоро она отошла. Потом рассказала:
"Когда
поняла, что заблудилась - уже стемнело. Страха не было такого, думала,
ночь как-нибудь перетерплю, а утром найду дорогу. Мошка да комары
одолели. Сначала отмахивалась, потом устала. Так они сплошь облепили
руки, лицо. Пить хотелось...
На третий день безразлично уже все
стало. Не чувствовала ни холода, ни голода. Глаза почти не открывались
от укусов. Как стемнело - под деревом упала и в сон провалилась.
Проснулась от прикосновения, глаза открываю - мужик стоит. Заросший
весь, вместо одежды лохмотья. Испугалась я, а он меня манит рукой. Сам
ни слова не говорит. Поднялась кое как, пошла за ним. Ноги не идут, не
вижу ничего - ночь ведь, темно, хоть глаз выколи. Падала сколько раз, и в
забытье проваливалась. Мужик этот не ушел, не бросил, под конец пути
почти на себе тащил. На меня тогда отупение нашло, обессилела я совсем.
Не думала, кто он, откуда взялся, куда меня ведет. Хотелось одного -
упасть и лежать. Светать стало, а потом шум появился – значит, буровая
близко уже. Приободрилась я, повеселела, сил вроде прибавилось. Ну,
думаю, последний рывок остался. Оглядываюсь, - а мужика не видно нигде.
Посидела еще немного, подождала, да и пошла вперед потихоньку. Немного
прошла, сзади шуршание услышала. Оборачиваюсь - метрах в двух от меня
волк. Вот когда я по-настоящему испугалась. Бежать не могу, кричать
тоже. А он нападать вроде не собирается, сам потрепанный какой то. Потом
отбежал от меня, повернулся, постоял и исчез за деревьями. С того места
я еще минут двадцать шла, пока к людям не вышла."
Не все ей
поверили, ясно дело. Мало ли что привидеться может в таком состоянии. А
потом замечать стали, что повариха эта отходы с кухни в тайгу носит
частенько. Оборотня значит подкармливает...
В Якутске журналисты попытались уточнить, где же именно находится сакральное место - Долина Смерти нанесена на карту, но навигационные приборы там безбожно врут. Без особых примет путь не найти.
- Ааа, это вы едете в Долину Смерти? - тихо-тихо, глядя куда-то вдаль в окно, говорит худенькая суетливая якутка с пронзительным взглядом – знаменитая ясновидящая и действительный советник Президента Республики Саха Анисья Левина. – Не надо вам туда ходить… Плохое там место. Даже зверь его не любит, пусто там – лосей нет, птицы не летают…
Ясновидящая внезапно замолкает и пристально смотрит на карман, где лежит миниатюрный диктофон. Его работу внешне обнаружить совершенно невозможно. Она выжидающе глядит на карман и красноречиво молчит до тех пор, пока его не выключают. До журналиста внезапно доходит, что эта женщина действительно видит то, что скрыто от остальных.
- Много людей там погибло,
- поглядев куда-то вдаль и помолчав, говорит она. – Тела
сбрасывали в озера, оттого по Елюю Черкечех (Долине Смерти) бродят их
неприкаянные души… Хотите вернуться назад живыми-здоровыми - ничего не
трогайте, рыбу не ловите, грибы-ягоды не собирайте и ничего не забирайте
оттуда. Ничего, поняли?
В древности якутские мудрецы всегда
говорили, что ископаемые богатства принесут якутам гибель. Потому
находили якуты самородки или алмазы – и выбрасывали в тайге…
Так или иначе, но тайга остается загадкой и ревностно бережет свои секреты…
Бушков это очень интересно описывал в "Сибирской Жути"
«ДЯДЯ ВАНЯ»
Ах, дядя Ваня, хороший и пригожий!
Ах, дядя Ваня! На всех чертей похожий!
Песня Аркаши СЕВЕРНОГО
Многие университеты (не только сибирские) имеют свои стационары для летней практики студентов. На каждом таком стационаре всегда живет какой-то персонал: сторожа, кастелянши, технички. Летом нанимают или привозят из города еще и тех, кто будет кормить прорву студентов и преподавателей. Зимой стационар редко совсем забрасывают, но большую часть персонала увольняют, оставляя сторожа или, для большего веса, «технического директора» лагеря. Задача такого «технического директора» – сторожить домики, чтобы их не пожгли туристы (случаи бывали), и нехитрое барахло – матрацы, панцирные сетки, простыни, прочую мелочь.
На стационаре одного из крупных университетов Западной Сибири работал местный мужичок лет пятидесяти. Жил он не в деревне, а на самом стационаре, километрах в семи от деревни, в сторожке, данной ему университетом, и вел какое-то нехитрое хозяйство. Зимой он охотился. Университетское начальство иногда использовало стационар как базу отдыха, и тогда дядя Ваня выдавал приехавшим лыжи, учил кататься неумеющих и вообще развлекал, как мог, опекал, а организованные дядей Ваней жительницы деревни за небольшую плату кормили приехавших.
Для всех, от ректора до студентов, он так и был дядя Ваня – загорелый дочерна, очень жилистый и сильный, прекрасно знающий и сильно любящий лес. Всегда он интересовался занятиями, с увлечением смотрел в микроскопы, радостно всплескивал руками: «Ты посмотри!» и вообще очень радовался происходящему.
Дядю Ваню все любили, всем было с ним весело и хорошо, и уж, конечно, ни в ком он не мог вызвать ни малейшего подозрения решительно ни в чем.
Мой близкий друг заканчивал университет в этом сибирском городе и, конечно же, очень хорошо знал дядю Ваню. Он со своим приятелем из Новосибирска несколько раз приезжал и зимой, и дядя Ваня увлеченно водил их по окрестным лесам, вспугивая куропаток и лосей там, где летом шумели окрестности многолюдного стационара. Назовем этих двух так: Андрей и Валера. Во-первых, их и правда так зовут. Во-вторых, на оглашение этой истории они меня не уполномочивали, так пусть и остаются бесфамильными.
А история началась с того, что дядя Ваня женился. Ничего необычного в этом, в общем-то, нет, потому что был дядя Ваня совсем не стар, а его женой стала вдова лесного объездчика, тоже далеко не девочка, мать пацана лет восьми.
Вообще-то, на стационаре и в университете о личной жизни дяди Вани не только не знали ничего, но как-то о ней и не задумывались. Дядя Ваня был всегда очень смуглый, очень «лесной», очень энергичный, очень сам по себе и совершенно немыслимый в кругу семьи.
И вот приехали парни на стационар, а тут как раз дядя Ваня женится! Да, тогда все и началось...
Выяснилось для начала: это далеко не первая из жен дяди Вани. Дядя Ваня постоянно женится на молодых женщинах, но только на разведенных или на вдовах, и всегда на мамах мальчиков. И почему-то долго не живут его жены, трудно сказать, почему...
А приемные дети? А их дядя Ваня выращивает, еще как! Вон Колю знаете, бульдозериста? Это дяди Вани пасынок. А Егора, пасечника? И он тоже... Тут парни буквально подпрыгнули, потому что пасечнику Егору (который сидел на свадьбе, ел за троих и исправно кричал «горько!») самому было хорошо за сорок. А дяде Ване?!
Парни стали выяснять у Егора, когда же дядя Ваня женился на их матери? Обстановка располагала, да к тому же парни бывали на пасеке, собирали насекомых и травы вокруг, расспрашивали Егора обо всем на свете, признавая его авторитет, и пасечник разговорился.
– Да во время войны... Сам я с тридцатого, а было мне тринадцать, вот и считайте (напомню – события нашей истории разворачивались в 1977 году).
– Он совсем молодой был, дядя Ваня?
– Ну как «совсем»? Как сейчас, по нему непонятно. Он еще и до того женился...
– На ком?!
– Да вы не знаете... Мужик этот... Ну, сын дяди Ваниной жены, Кати, – обстоятельно объяснил Егор. – Он помер позапрошлый год.
– А Катя?
– Та совсем давно померла, еще до войны.
– А сколько «мужику-то» было? Сыну жены?
– Да старше меня лет на пятнадцать. Я пацан был, у него свое хозяйство.
Известное дело – если хочешь узнать прошлое людей, надо искать свидетелей. В деревнях это обычно старушки – долговечные, юркие, знавшие всех и вся. Со старушками ребята были знакомы, обстановка свадьбы опять же располагала.
– Это вы про Ваську? Ой, не говорите! Упал Васька! Пьяный полез на сосну! Я ему сто раз говорила, чтоб не лазил! А он полез! Старый? Ну что вы такое говорите, молодые люди! Если с пятнадцатого года, так для вас сразу уже и старый! Еще сто лет мог бы прожить, если б на сосну не полез!
– А дядя Ваня – это его отец?
– И вовсе не отец! Он на Катюше женился, царствие ей небесное, Васька маленький был, лет пять.
– А дяде Ване сколько было?
– Хто знает?!
Это «хто знает?!» парням предстояло услышать еще великое множество раз. Но и тут они изрядно обалдели, потому что если «мужик от первой жены» (от первой ли?) родился где-то году в 1915, а дядя Ваня женился на его маме в 1920, то получалось – дяде Ване сейчас, в 1977, никак не меньше семидесяти четырех-семидесяти пяти лет, а скорее и побольше. Бывает же...
На свадьбу собралось полно народу, мест для ночевки в избах не хватало, и ребята ушли на стационар: отдохнуть, подумать вдвоем, перед тем как второй день беспрерывно есть, пить, орать «горько!».
В этот вечер, лежа в спальных мешках, ребята без перерыва курили и все прикидывали, как же им быть с дядей Ваней?! Как всегда бывает в таких случаях, словно пелена упала с глаз, и стали заметны прочие удивительные вещи. Например то, что дядю Ваню хорошо знали профессоры, начинавшие еще до войны, лет сорок-пятьдесят назад. Даже «дядя Бода», патриарх и живая легенда биологического факультета, здоровался с дядей Ваней за руку и охотно вспоминал с ним рыбалку 1940 года. С каких пор трудился в университете сам «дядя Бода»?
Мирно, уютно урчала печка, стреляли в ней поленья, сильно вызвездило за окном – к морозу. Привычный, родной, вполне уютный мир. А парни все не могли уснуть, все курили, все обсуждали удивительную загадку. И оба уже понимали – если отступятся от тайны дяди Вани – не будет им покоя и примирения с самими собой.
– Ну что, будем «колоть» дядю Ваню?
– Будем... Завтра опросим в деревне, кто что знает...
– Да, во время свадьбы это запросто...
– А потом в городе надо... Сколько ему лет, должно быть в личном деле, между прочим.
– Точно!
Еще два дня Андрей с Валерой «поработали» в деревне, и легко выяснилось, что дядя Ваня и впрямь постоянно женится, и всегда одинаковым способом: всегда на одинокой молодой женщине, разведенной, брошенной или вдове, и всегда с мальчиком от первого брака. Всегда он устраивал пышную свадьбу, и никто не сомневался в статусе его жены. Но, однако, брака он никогда не регистрировал, да, в общем, и необходимости не было – потому что сколько бы он не женился, от него ни разу не родился ребенок.
Один эффект его браков сразу был заметен: женщина расцветала, как роза. Но что характерно – никому никакой информации, как живет с ней дядя Ваня. При всей простоте сельских нравов, и как бы ни наседали подружки, никто так и не знал, почему и в чем именно дядя Ваня такой молодец. Виден был только внешний результат, а что за ним – закрыто для всех посторонних.
Вторая информация оказалась еще непонятнее. Дело в том, что каждую осень, в самом конце августа – сентябре, дядя Ваня уходит в тайгу. Не за орехом, не за грибами, не охотиться... Уходит, и все. Берет с собой краюху хлеба и уходит – без оружия, без продовольствия, без спичек. Если в этот момент у него есть приемыш и этот приемыш не вырос, мальчика берет с собой, уходит в тайгу на неделю, на две. Что они делают в лесу, что едят и пьют, где ночуют, куда ходят, не знает никто, потому что ни дядя Ваня, ни его приемный сын об этом не говорят. Никому.
– А что же вы ели, сынок?!
– Да там было...
– А что вы видели?!
– Да так...
Что характерно, парень никогда не рассказывает о походах с дядей Ваней ни пока маленький, ни когда вырастает взрослым. Ни друзьям, ни жене. Никому.
Отягощенные тайной, друзья почти и не были в лесу, а были – говорили все о дяде Ване.
В городе охваченные азартом ребята начали поиски с общения с «дядей Бодой», а разыскания в отделе кадров оставили на потом.
«Дядя Бода» охотно вспоминал все охотничьи и рыбацкие похождения разных лет.
– А он сильно изменился с того времени?
– Да понимаете, ребята... – «дядя Бода» смущенно разводил руками, и сразу становилось видно – он сам первый раз обратил на это внимание. – Да понимаете, он вроде и вобще не изменялся...
А можно найти фотографии того времени? Конечно! Приходите, ребята, посмотрим фотографии, повспоминаем... Вспоминал «дядя Бода» долго, со вкусом, рассказал массу интересных деталей, поил чаем с цветочными, ягодными добавками – сам собирал, смешивал, испытывал. Только вот фотографий, как оказалось, нет. В смысле – дяди Вани нет. Вообще все выехавшие охотно фотографировались на память, фотографий получалось много, вплоть до старинных, еще на стекле. Но вот дяди Вани почему-то на них не было.
– Отлично помню, пленку на него извел! На характерного такого...
Пленка не находилась. На этой фотографии вроде бы был дядя Ваня, только он наклонился.
На другой фотографии – отвернулся. Вот вроде бы он, но по фотобумаге расплывается радужное пятнышко – как раз на месте лица дяди Вани. Надо же, чтобы изъян фотобумаги, и как раз на этом месте! А где негатив? Нет негатива... Пес его знает, куда задевался.
В общем, ни одной фотографии дяди Вани не обнаружил обескураженный «дядя Бода» в своей огромной коллекции.
Ладно, найдем в отделе кадров, благо имелись знакомства. Но выяснилась еще более загадочная деталь: в отделе кадров помнили, что дядя Ваня работал в университете с 1920 года, это факт. Он считался ветераном труда, и ему регулярно посылали открытки с Первым мая и Седьмым ноября и приглашали на торжественные собрания. А он так же регулярно на собрания не приезжал.
Но вот фотокарточка дяди Вани в личном деле отсутствовала. Вообще. Может быть, в те времена не полагались фотографии в личное дело, их и не вклеивали? Во-первых, полагались и вклеивали, хотя и не так обязательно. Во-вторых, кого приняли раньше и не вклеили, тем довклеили потом... Почему же так и не было фотографии дяди Вани?!
В-третьих, ни в личном деле, ни в одной ведомости не было ни одной росписи дяди Вани. Почему?!
В личном деле расписался начальник, тогда можно было, а с тех пор личного дела не меняли, так и лежит.
В ведомости... Гм... Да так как-то повелось – зарплату дядя Ваня получает обычно не в срок, ему оставляют, а сами расписываются. Проблем никогда не бывало, претензии не появлялись, все в порядке...
А с какого времени так повелось? Ох, не знаем, с очень давнего. Мы как начали работать, уже так было... А кроме того, в пожелтевшем личном деле дяди Вани стояли любопытные пометки: «личн. утв.». То есть запись вносилась не на основании документов; запись вносилась по «личным утверждениям», на основании устных заявлений.
Иван Иваныч Иванов – по «личн. утв.». Родился в 1895 году, в деревне Большой Угор – по «личн. утв.». Не был. Не состоял. Не привлекался. Родители – беспартийные, маломощные, безлошадные, сочувствующие. Все – только по «личн. утв.».
В личном деле еще была справка: вырванный откуда-то листок бумаги, разлинованный вручную кем-то неровными, как змеи, чертами. И по этим продольным чертам косым, старомодным почерком, с дикими ошибками, справка: что в деревне Большой Угор церковь сгорела, сожженная империалистическими хищниками, что поэтому сообщенные Ивановым сведения проверить нет никакой возможности, но и необходимости тоже, потому что пролетарское происхождение Иванова и так видно сразу, и брать на работу его можно.
Еще же одна пикантность состояла в том, что церковь в Большом Угоре стояла себе и стояла до сих пор. А церковные книги Угорского прихода были сожжены вовсе не «империалистическими хищниками» в 1919, а коммунистами в 1934, когда по всей России-матушке закрывались церкви и сжигались, «по просьбе трудящихся», церковные книги. А значит, в 1920 году не было ни малейшей проблемы в том, чтобы проверить любые «личн. утв.», сделанные по поводу человека, родившегося в Большом Угоре. И уж, конечно, даже церковных книг совершенно не было нужно, чтобы выяснить – живет ли в Большом Угоре такая семья Ивановых и какого она такого происхождения...
А если называть вещи своими именами, получалось: в 1920 году на стационар прибился и устроился работать абсолютно неизвестно кто. Иванов – а может, и не Иванов. Из Угора – а может быть, не из Угора. Родился в 1895 – а может быть, и не в 1895.
Человек... Или не человек? Женится – но дети не рождаются. И – ни одной фотографии. Что же это обитает на стационаре, называется сторожем?!
Опять плавали в воздухе, колыхались пласты сизого дыма. Друзья думали, думали и думали, вспоминали все, связанное с дядей Ваней. Дядю Ваню никто никогда не кусал: ни собаки, ни кошки, ни комары.
Вообще. Всех людей, которые долго работают в лесу, комары кусают меньше новичков, это факт. Но так, чтобы комары совсем переставали кусать кого-то, – так не бывает. Дядя Ваня оставался исключением, и в свете всего остального уж очень необычным исключением.
Уважительно посмеиваясь, парням рассказали, как дядя Ваня показал как-то на светлое пятнышко на склоне: марал! В бинокль еле удалось разглядеть, что зверь – крупный самец, и что идет, как будто, на дно распадка.
– Двенадцать отростков, – сказал тогда дядя Ваня, и через несколько часов, когда добыли марала, убедились – отростков на рогах было двенадцать.
Дядя Ваня курил, как паровоз, но нюх у него был фантастический. Даже грибы он чуял за несколько метров.
Все это – в восемьдесят три года?! И добычливый какой... У Андрея – три хариуза, у Валеры – пять, а дядя Ваня посмеивается, снимает с крючка двадцать третьего. Но всегда по делу брал, никогда лишнего. И как будто знал, сколько возьмет... Уходит в лес без еды: там поймаю. Это же надо какую уверенность в себе надо иметь, чтобы точно знать: сколько возьмешь в лесу, чего и когда?
И умелый. Всегда все получается, даже и с первого раза. Машину никогда не водил, а надо было – сел, повел. Правда, не понравилось: на лошади, мол, лучше. Но повел!
В шахматы никогда не играл, только в шашки. Показали ему, сел за доску, скоро сам начал выигрывать.
И ходит по лесу бесшумно... Парни, и сами хорошие ходоки, могли только завидовать дяде Ване. Он возникал всегда стремительно, внезапно, всегда показывал что-то интересное и так же мгновенно исчезал: ветка не шелохнется, сучок не захрустит.
Где-то в третьем часу ночи Андрей разогнал ладонью пласты табачного туманища:
– А ты когда-нибудь видел у дяди Вани спину?
Вопрос был шизофренический, нет спору, потому что спину нельзя видеть только у одного существа – у лешего. Валерка рывком сел на кровати, напрягся...
– Нет! – придушенно сказал он. – Нет, не видел!
И никто не мог припомнить, чтобы он видел спину дяди Вани. Вроде, ходил он голым, это видели: когда косил, когда рубил дрова. Но видели как-то спереди, сбоку... А может, видели и забыли?! Может быть...
Шла не очень легкая жизнь студентов выпускного курса, оба писали дипломы, и оба с прицелом на кандидатскую. И получилось так, что только в июле, сдав сессию, вырвались они на стационар, уже состоявшимися «специалистами». План действий за полгода созрел, и парни знали, что будут делать и как.
– Дядя Ваня, гляди!
Дядя Ваня обернулся, и Валера тут же щелкнул «Зенитом». Валера знал, что он все сделал правильно; парень вообще отлично фотографировал, просто не могло не получиться!
Вот только плохо, что после щелчка Валера на мгновение встретился глазами с дядей Ваней. Дядя Ваня сощурился... буквально на какую-то долю секунды, но как бы ни балагурил Валерка, как бы ни рассказывал, что хочет оставить памятку, он готов был поручиться – дядя Ваня отлично понимает, что затеяли против него и зачем.
Ходили, снимали еще: и стационар, и как дядя Ваня рубит дрова, и собаку Умку, и коня Серого.
А вечером того же дня Валера совершенно случайно засветил всю отщелканную пленку. Ему казалось, что он уже перекрутил пленку на барабан и пора открывать затвор. Оказалось – вовсе не перекрутил, и отснятая пленка погибла.
Назавтра встали попозже, направились туда, где дядя Ваня косил. В бинокль он хорошо был виден, в том числе и со спины, только нечетко: от нагретого луга поднимались волны горячего воздуха, дядя Ваня виден был размытым.
Парни быстрым шагом вышли к лугу. Оба спортивные, сильные, охотники и «экспедишники», ходили по местности очень быстро и бесшумно. Вроде бы кого тут было скрадывать? Старого мужика, который мирно косит свой же собственный луг? Но когда парни вышли к дяде Ване, на нем уже была рубашка. Ладно...
От покоса две тропинки вели к стационару.
– Давай ты на той, я на этой. Он часто идет, а рубашку носит, накинув на плечо, ты же видел.
– Да, тогда он мимо не пройдет!
Часов в десять вечера, искусанный комарами, сильно уставший от неудобной позы Андрей чуть не хлопнулся в обморок: кто-то вдруг положил ему на плечо руку.
– Дай закурить! – Дядя Ваня подошел неслышно, да еще с неожиданной стороны, потому что двигался не тропинкой, а прямо через лес вышел к Андрею. Неужели узнал, что Андрей караулит его?!
Дядя Ваня, уютно посмеиваясь, как всегда рассказывал что-то про лес: кажется, про муравьев, которым не понравилось, что к ним в муравейник с дерева все время падают гусеницы, и они стали штурмовать дерево.
Андрей протянул ему пачку «Астры» и мгновенно остался один. Только сейчас он сообразил, что дядя Ваня даже не спросил его: а что это Андрей, скорчившись, сидит и глаз не сводит с тропинки? Выходит, знал...
Не в лучшем настроении спустился Андрей к стационару, а навстречу шел уже Валера.
– Валерка, он кажется, понял... Он ко мне сейчас подошел, прямо из леса, просил закурить...
– К тебе?! Он же ко мне подходил!
– К тебе?!
– Ну да. Ко мне подошел, прямо вплотную, и сразу же: «Дай закурить!».
– Валера... У меня он тоже был.
С полминуты парни тупо смотрели друг на друга и дружно перевели взгляды на дядю Ваню. Дядя Ваня вполне определенно был один. Дядя Ваня занимался самым прозаическим делом – рубил дрова и был в рубашке, как подобает сибирским вечером разумному немолодому человеку. На вид было ему от силы лет сорок пять.
Даже отцепившись от дяди Вани, бросить загадку парни были органически не в состоянии. Бродили по стационару, курили, вели долгие, мало понятные для остальных разговоры. На них стали посматривать с уважением, как на людей очень ученых, вперивших жадные взоры в горние выси науки.
А вскоре Андрей пошел в деревню за продуктами. Набил полный рюкзак и возвращался на стационар лесной накатанной дорогой. Шел и шел – что такое семь километров для молодого, здорового парня, даже и под рюкзаком? Смеркалось, на сиреневом небе показались первые звездочки, когда сзади, за поворотом дороги, ясно раздалось: «плюх-шлеп!». То ли шаги, то ли удар по дороге чьей-то гигантской ладошкой. Что такое?! Опять такой же удар, только ближе, и совершенно ничего не видно. И в третий раз – вроде даже было видно, где. Идет кто-то огромный и невидимый?!
К чести Андрея, он ни на секунду не усомнился, что приключение – это ему привет от дяди Вани. Вопрос только, какое приключение... Что тут можно было делать?! Андрей встал у края дороги, постоял, выкурил подряд две сигареты. Никаких звуков позади, только сгущае
Вчера решил зайти в гости к моему однокашнику, - пару месяцев его уж не видел, а тут новогодние праздники выдались - дай думаю, заскочу. Открыл двери, заходи - говорит, соскучился. Ну мы на кухню, холодильник открывает - жена, говорит, наготовила - закуски есть, так что посидим. Налили, выпили, закусили, повторили.. Ну, говорю, рассказывай, как оно? А он прищурился, потом глаза опустил, рюмку в руке теребит.. Знаешь, говорит, Коля.. мы с тобой с детства друзья, мне такая жуть на работе досталась - как клубок начали раскручивать - я думал мне до дурдома недалеко. Ты ж знаешь, я работаю не первый год, до этого Афган, - я там насмотрелся, ты ж знаешь, - а тут такое, что я такого животного страха ни разу не испытывал. Это я сейчас уж отошел немного, а лейтенант у нас, что со мной был - так тот вообще в запое. Ты ж знаешь, у нас что за работа, но такого..
- "Володя", говорю, "давай, выкладывай, только если можно, без ваших протокольных подробностей про рост и вес трупа?"
В ответ тяжелый взгляд.. - "Наливай", говорит.., "только поверь, что всё что я расскажу - всё что я видел - это правда, заключение то мы другое конечно дали - а то на этом бы моя служба быстро закончилась."
"Да что, ты, я ж тебя с детства! Да давай уж!"
Так вот в октябре, в самых первых числах так мол и так - пропали люди - три парня по двадцатьсемь лет примерно каждый, написали родственники заявления, что мол уехали в лес какая-то археология мол, обещали, что будут в субботу, а их нет, мобильные молчат, ну во вторник то и спохватились.. Ну и пошло поехало и выяснили, что ребята скорее всего чёрной археологией занимались - ну металлоискателем всякое барахло по лесам искали, грубо говоря. Случай, думаю, понятный - нашли, думаю - пару килограмм, или в костёр - или просто - вобщем не редко кто подрывается на подарках войны. Трупы надо бы найти - куда уехали - никто не знает. Хотя, может и просто где запили или ещё что, но уж третий день нету - не шутки. Брат одного из парней младший говорит в компьютере карты есть - туда и гляньте. Ну у меня помошник помоложе - что-то там соображает, высмотрел, по датам чего-то нашел, вот, говорит - сюда. Ну мы районным, они - нам, суд да дело, говорят - едьте, есть ваши, трое, только вас нужно, без шуток говорят. Короче, нихрена не понять - мы группой туда. Оказалось - далековато ехать, глушь, лес там такой мрачный, по карте водила замучался выбираться, и проехать проблема - подвес не очень для тех мест. А с нами местный их был лейтенант. Как сел в машину, - здрасьте, мол, а бледный какой-то, молчаливый, - я говорю, да брось ты, не уж то мы прям из Москвы такие страшные? А он говорит - вы на месте ещё не были, - мы там не трогали ничего, товарищ майор, вы глянете, а там и поговорим. Ну я думаю - эка ты зелен ещё, братец. Ну проехали тот лес к середине дня, выезжаем на поляну, вид конечно открывается - мрачное место, - крест поломанный у дороги стоит, вдали церквушка виднеется - там деревня заброшенная была, по справкам так и не установили когда там последние жители были. Приехали, - избы обветшалые, крыши сгнили восновном, церковь деревянная только неплохо выглядит. Внедорожник стоит зелёный. Так что, говорю, где тут твоя жуть деревенская? А лейтенант, его Саша звали, говорит - пожалуйста за мной, товарищ майор. Ну мы за ним. Подходим к церкви, а она вблизи совсем мрачная - как нависает прямо.. Ты ж знаешь, я в эти дела не особо верю, но когда в городе - совсем другое чувство, а там как-то.. как-то глубже это всё, значимее. Так вот входим. Лежит один, лицом вниз, ногами к дверям. Ну эксперт наш то да-сё-фотографии, а как перевернули - тут что я, что он побелели, а лейтенант на улицу выбежал - блевать. Выражение лица - я такого на войне не видел, это не то, что страх, ужас.. я даже не знаю как описать. Ну, думаю, мало ли чего я не видел. Давай выяснять картину. Осматриваемся - церковь - пустота внутри, окна только, да тьма наверху, под куполом. Ничего больше нет - голые стены и пол каменный. Что, говорю, Никитич, что по трупу? А он трясётся.. Я говорю - Да что такое? Он говорит - у него кости дроблены.. Я говорю - чего?! Кости, говорит, дроблены - я у него ни одной целой кости не могу найти - даже череп по кускам - но в коже, и крови не видно нигде. И трясется. Я, говорит, покурить выйду.. Да тут кури, говорю. Как оно так возможно? - Не знаю, говорит, невозможно оно никак. Что дальше, говорю? Давай дальше! В левом кулаке нашли зажатый нательный крест, в кармане джинс - бумажник и карточки на имя Вадима Е. - это оказался сын заявившего о пропаже. больше никаких телесных повреждений, - только на подушках пальцев запёкшаяся кровь, как позже установлена - этого погибшего. Рядом были обнаружены куски здоровой чуть ли не балки, дубовой. Как позже выяснили - засова. Такое чувство, что погибший пытался укрыться от кого-то в церкви, закрыл двери на засов. А этот кто-то.. Ты знаешь, Коля, ты меня извини, буду говорить прямо так как думаю - а это что-то сломало засов.. На внутренней стороне дверей крест выцарапан - свежий, это его тот парень царапал - под ногтями грязь и древесина гнилая.. Я тогда ещё подумал - что же это с той стороны дверей должно быть, что бы своими ногтями по дубовой двери крест царапать? Как именно был умертвлён погибший ни я, ни эксперт, ни в лаборатории однозначно установить не смогли, позже переделали в "взрывной волной", хотя какая там волна. Налей, Коля. Ага, давай, за здоровье.
Так вот - вышли мы из той церкви, курим, да друг на друга смотрим. Что, говорю, Саня - ну к лейтенанту местному обращаюсь, - что думаешь то? А что думать, говорит, - крест видели при въезде сломанный? Знаете же что означает. Нет, говорю, откуда мне знать? Совсем, говорит, вы в Москве там от жизни оторвались - у нас каждый ребёнок знает, что это оберег, и если он сломан.. - Да погоди ты, Саня, говорю - обереги оберегами, а трупы - трупами. И мы с тобой не в лаборатории аномальных явлений работаем, а в органах. Тут убийство есть, и наша работа какая? Правильно, вот и давай займёмся работой.
Вокруг крыльца церкви всё обшарили - следов нет, - да какие там следы - трава да листья. Слева - могилы, кресты перекошены на некоторых, все заросли бурьяном и травой, надгробных камней почти не видно. Товарищ майор, - это уже мой лейтенат говорит - с другой стороны церкви - там могилы разрытые. Мы туда. Ну и зрелище - две разрытых могилы, в них кости, досок сгнивших обломки - гроб. Лопата рядом валяется, - и следы ботинок, два человека были. Ничего особенного вроде. И тут смотрю - а надписей на надгробиях нету. Кресты высечены, а надписей - нету. Отошел к церкви - глянул на другие - есть надписи, имя-отчество, - вернулся - говорю - тут же надписей нету! А Сашка мне - да ведь они за оградой похоронены. И что, говорю? Как что? - отвечает лейтенант, как думаете, товарищ майор, почему их не со всеми хоронили, а за оградой? Почему? говорю. А он - самоубийцы это или ещё чего. Вобщем, не при боге были. Все при боге, говорю, и давай вообще со своими этими штучками завязывай, хорошо, лейтенант? Володя, - меня Никитич окликнул - смотри что нашлось. - Подхожу - он в руках палку полусгнившую держит заточенную. Это отсюда, говорит, кол это, Вова. Тут мне холодеть начало, - я говорю - какой кол? Сажали на который? Нет, говорит, слишком короткий, что бы сажать на него. А лейтенант крестится рядом стоит. Товарищ майор, может поедем отсюда? Товарищ майор, плохое это место! Я говорю - замолчи, ты же на службе! Отставить панику! они хоть люди, Никитич? Тот смотрит на меня - ну вы даёте, а кто ж они? И я думаю - ну чушь спорол. А Никитич всё ж взял череп, повертел в руках, кости какие-то, - говорит - люди, кто ж ещё то? Мужчина, примерно тридцать лет.. Второй.. Ладно, говорю, ты давай тут смотри, а мы дальше пока.
Куда идём? - спрашиваю Сашку. Ко второму идём, товарищ майор. С машиной что? Машину смотрели - смотрели, ничего особенного. Своему лейтенанту говорю - иди машину глянь да давай ка мне версию думаю - что тут и почему так. Вернул к машине, а мы с Сашкой дальше пошли. К избе подходим - крыша почти целая, стены крепкими выглядят, - только замшелые все, - следов никаких не видно. Крыльцо резное, но полусгнившее уже. Я туда, - дверь толкаю - не идёт. Лейтенант говорит - в окно гляньте. Подошел, смотрю - висит. Тьфу ты, опять ерунда какая-то.. Двери почему не открываются, говорю? Засов.. - поперхнулся лейтенант, - не сломали, видимо. В окно пролезешь, откроешь? - Пролезу, говорит. Влез, открыл.. Зашли. За Никитичем пошли, говорю. А по дороге думаю - если туда лейтенант влез, - чего ж оно туда не влезло? Или от кого он запирался то? Когда их тела забирать будут? - Завтра. - Ясно. Никитич, там ещё сюрприз! Мы вышли за церковь - смотрю и не вижу Никитича. Никитич, кричу, ты где? Тишина. Алексей Никитич вричу уже громче! Никитич! Ору уже просто. Мобильный достал - связи нет. Прибегает мой лейтенант - говорю Никитича не видел? Нет, говорит - я у машины был. Ну, думаю, куда старый чёрт попёрся.. Следов нет.. Никитич, кричу! А сам думаю - ну что ж делать то? И стою растерянный как ребёнок.. ну представь, что делать то? Мобильный не ловит - как к нему? Никитич, кричим уже вместе. Вид глупый абсолютно - взрослые дядьки - а начинаем паниковать и теряться. Ну и думаю - надо же что-то делать! Стрелять - потом за патроны отчитывайся. Ну пошли по деревне искать - да там той деревни пара десятков домов.. - Походили, покричали - тихшина в ответ. Лейтенант говорит - там ружъе в машине есть - можем из него стрелять. Мы туда - два выстрела вверх дали - в ответ ничего. Я, Коля, ну пойми - не знаю что делать! Ну как так - пропал человек? Был только что тут - взрослый, трезвый, пропал - и даже по мобильному не позвонить! А кругом лес и эта чертовщина..
Даже и думать не знаем что - отошел бы недалеко - так выстрелы бы услышал - обязательно вернулся, а тут где-то был бы - тоже выстрелы бы услышал. Что делать!? И тут слышу лейтенанта - да вот он! Оборачиваюсь - вдалеке, метров триста стоит Никитич. Ну, думаю, напугал же. И где только лазил. А он разворачивается и обратно в чащу.. У меня крик на полуслове оборвался - только выдал "Ники.." и всё - стою, не могу сообразить. Думаю - может он нашел чего там? Ну мы туда, за ним - добежали, запыхались - на месте кричу - "Никитич", а в ответ тишина. Сашка крест нательный вытащил, - поверх формы висит, - и стоит бубнит молитву какую-то. Я кричу - "Никитич, твою мать, брось шутки, старый чёрт!" а в ответ - тишина. И тут, Коля, знаешь, такое чувство за горло взяло - безысходности, Коля. Что ничего я не могу поделать - ничего. Стою, а руки как скованы. Никитич, кричу.. но уже как-то сдавленно.. чуть не сквозь слёзы. Достал ПМ, передёрнул, и в чащу. А меня за рукав Сашка схватил и кричит - не ходите туда, товарищ майор, не ходите, это нечистый, товарищ майор! Думаю - да что за.. надо брать себя в руки. Возвращаемся, говорю, к машинам. Вернулись. Думаю - что ж делать?! Мобильный не ловит - нас сюда искать никто не поедет, а уже сумерки через пару часов. Ну, надеемся, что это у Никитича шутки такие.. и если через два часа его не будет - Сашка, берёш машину и гониш за подмогой - будем искать, прочёсывать, только за чертовщину ни слова - а то мало ли что подумают. А пока давай третьего глянем и подумаем над версиями произошедшего..
Давайте, глянем - как-то по-дурацки хихикнул лейтенант. Господи, а с тем что же - думаю. А с тем - ну его точно не нашли, но я думаю, что знаю где он. Идёмте. Привёл нас лейтенант за церковь, пробрались кустами - там, ага, холмик земли, следы - натоптано. Чьи следы, спрашиваю? Тех двоих, что мы уже видели. Ну что, копаем? говорю, - тащи лопату. А лучше стой, давай все туда пойдём - надо вместе держаться. Сходили за лопатой, ну начали копать осторожно.. Чуть сняли грунта - палка торчит.. обкопали - дальше тело. Ну я аккуратно разгребаю, - да, труп. Труп парня, третьего того. На животу лежит, Коля, а занешь что у него из спины торчит? Кол. Кол, самый настоящий кол, кровь запёкшаяся на одежде. У меня аж в глазах помутнело.. Бросил лопату, пошли на крыльцо церкви.. Сел на ступеньки, закурил. Смотрю на лейтенанта моего - белый весь, лицо мокрое - ну что, говорю, какие есть версии? - Убили - мямлит.. Убили его что бы не делить найденное, а труп решили закопать.. Я говорю - что ты мелешь? Его закопали, а сами - один повесился, а другой - тут я вспомнил про мешок с костями и замолчал.. Имеем - два трупа со следами насильственной смерти, одно самоубийство. Так, следов было двоих человек - значит первым погиб тот, что с колом. А почему он вниз лицом? А почему они его вообще закапывали? Ты себе представляешь - вбить кол в человека и его закапывать - лучше бы уезжали отсюда побыстрее! Ты машину проверял ихнюю - бензин есть, заводится? - Да, всё работает, говорит.. Да что ж в голове ничего не клеится, думаю.. - и тут слышу шёпот Сашки - "этот.. ваш.. Никитич".. вскакиваю, - смотрю - точно, Никитич на опушке - но уже с другой стороны..
Смотрю - стоит, в нашу сторону смотрит. У меня мурашки по коже. И не знаю - кричать не кричать.. Смотрю - приближаться начал. Я стою в растерянности - ну думаю, всё же надо в его сторону идти. А Сашка крестик снял, зажал в лейвой руке, в правой ПМ сжимает. Ну мы к Никитичу. Идём медленно - а он вроде как быстрее начал. Мы остановились - а он прям бежит к нам. Метрах в десяти остановился - стоит, дышит тяжело, мы стоим - у троих ПМы, уже чуть-ли не на Никитича направлены. Я говорю - Никитич, ты что ль? А он смотрит и молчит. У меня начинают нервы сдавать - я кричу - Никитич, твою мать, это ты? Он хриплым голосом - я это, Володя, я. И тут он опускается на одно колено и тяжело падает. Мы стоим - боимся пошевельнуться.. Лейтенант молитву читает - а я чувствую, что крыша уже дёргаться начинает и такое чувство, ну знаешь, Коля, как в книгах пишут - "будто это сон всё, будто не со мной" - вот так и кажется - ну что за ерунда, как-то всё несуразно.. Лейтенант мой к нему подошел - я с ПМом стою - пульс пощупал - живой говорит, но пульс слабый - ну тут мы подбежали, перевернули - глядишь он глаза открыл.. Володя, ты? - говорит. Я, кто ж ещё то? Вобщем, он просто в обморок упал, - подняли, дошковыляли до церкви - дали попить, он уже вроде в чувство пришел. Спрашиваю - где ты был то!? Говорит - осматривал я те могилы, - как смотрю - ты, Володя на опушке - у края леса - и рукой машеш. Думаю - ну чего там? Вроде в другую сторону ушел. Ну я к тебе. А ты всё машеш и отходиш вглудь леса - я за тобой - а ты опять дальше, шагов на пятьдесят отошел - я к тебе. А ты за дерево - и исчез. Мне похолодело - развернулся, обратно бежать - а не вижу обратной дороги. Бежал так минут пять - должен был уже выбежать обратно - нет, только смотрю - под ногами сыро становится - да ведь болото это. Вправо глянул - камень стоит огромный, чёрный. Чем-то на стол похож - квадратный такой, будто его кто сделал специально. Солнца нет - не знаю как ориентироваться - ну я обратно побежал - бегу-задыхаюсь, через пять минут прибегаю опять к тому же камню, но с другой стороны! Как так думаю - что за чертовщина - и уже паника начинается! А тут из-за камня ты выходишь.. и ко мне медленно приближаешься.. Я смотрю - а лицо у тебя такое мертвенно-бледное, ну не твоё - я оттуда побежал - не пойму куда - бегу и всё - ужас. Слышу - два выстрела - я на них. Прибежал опять к тому болоту с камнем - я уж и кричал - да вы не слышали, видимо.. бежал - и опять смотрю - камень этот проклятый и болото. У меня аж слёзы на глазах.. завыл.. стал молитвы вспоминать - а не помню ни одной - не крещёный же я. А смотрю краем глаза - ты, тоесть оно - опять ко мне приближается - я закричал - бегу и прошу господа как могу что бы избавил от наваждения - и тут выбежал на опушку - только не пойму куда.. - а смотрю - вдалеке ты и лейтенант - думаю, а пропади оно всё - и к вам. А дальше вы знаете..
И что ты, Коля, будешь делать? Массовый психоз? Галлюцинации? Может какие отравляющие вещества в войну тут применили.. Я говорю - давайте-ка отсюда собираться, хватит с нас этой ерунды - завтра надо брать солдат что-ли - прочёсывать район, документы какие-то по истории этой деревни поднять - да и может это вообще не наше дело, а другого министерства. Желания оставаться там естесственно ни у кого - быстро в машину - и оттуда. Как в город приехали - меня жена испугалась - говорит, Володя, что с тобой?! А яв зеркало глянул - даже волосы седые есть. Уснуть не мог - и чуть рассвело - я к начальству, так мол и так, он наорал - говорит - понапивались там что-ли? Иди, говорит, - пиши, и жди. А потом приехали двое из.. оттуда, Коля, куда раньше не желательно было даже раз попасть, попросили описать всё в деталях, подписал о неразглашении и больше, слава богу, даже вспоминать не хочу об этом деле. Версии у меня нет - есть только один вопрос - те двое сказали, что повешенного никакого не было обнаружено, а был обнаружен труп, со следами удушения и.. отсутствием внутренних органов. Живот был разорван - и печень, сердце - этого не было. А ещё Никитич говорит, что следов там от четверых человек было, Коля.. остался там кто-то, или поселился... упокой, господи, его душу.
Текст взят из таежных страшных историй: http://www.yaplakal.com/forum7/st/500/topic1506574.html
Когда солнце нехотя выкатилось из чахлого осинника, что торчал редкозубой гребенкой, тайга окончательно проснулась и запела разноголосым хором лесных обитателей.
Тимур Таракан (уж такая ему досталась неказистая фамилия ) бодро вышагивал по краю болота, высоко поднимая ноги. Старая одностволка болталась из стороны в сторону.
На эти болота Тимур забрел впервые. Бывалые охотники рассказывали небылицы о том, что в этих местах полно всякой чертовщины. Один старик поведал как-то, что много лет назад охотники-промысловики случайно вышли на поселение староверов. То, что они увидели, повергло их в смятение. Повсюду валялись растерзанные тела отшельников. Словно какая-то чудовищная сила рвала и кидала людей, не щадя ни женщин, ни детей. Побежали за подмогой, но, когда вернулись (путь не близкий), не было ни тел, ни домов - одни обгоревшие бревна. Только изба молельни чудом уцелела. С тех пор трясину, окружавшую островок с возведенным на нем убежищем староверов, прозвали именем нечистого…
Таракан в эти байки не верил и поспорил с соседом на два ящика пива, что проживет в заброшенном скиту неделю. А чтобы поверили, взялся принести крест, что над дверью молельни прибит.
К полудню Тимур добрался до мрачной чащи окруженного густым тёмным ельником озера, что с западной стороны острова. При помощи шеста переправился на неприветливый клочок суши. Вода в озере казалась черной до жути, оно было бездонным провалом. Лёгкий желтоватый туман курился над водой и расползался по окрестностям.
Тридцатилетний Тимур Таракан был материалистом. Тем не менее, прежде чем войти в молельню, зачем-то снял шапку, и, оглянувшись глуповато по сторонам, быстро перекрестился.
Вода была пригодна для питья. Побаловавшись чайком, Тимур достал из рюкзака топорик, оторвал большой крест от стены. Бросил трофей в мешок. Ухмыльнулся: «Ну, Санек, жаба тебя задушит пивко-то отдавать ».
Сумерки в начале октября, как незваные гости, приходят рано. Тимур принялся готовить ночлег и вдруг вздрогнул, схватил ружье. Это, как охотнику, ему было знакомо - чувство опасности. Осмотрелся - никого. Ещё крепче стиснул «двадцатку». Страх усиливался, накатывая волнами.
- Да ну вас, вашу мать, кто здесь? Мужики, вы?
Тишина. Злобная, страшная тишина. И тут, подняв голову, Тимур увидел на маковке молельни неподвижный большой силуэт с рогами.
- Тьфу ты, зараза, филин! - Но легче не стало. Страх не ушел.
- Пошел отсюда! - Не выдержав, в истерике выстрелил.
Когда пороховой дым рассеялся, на крыше никого не было. Обойдя дом, птицы так и не нашел. Войдя в молельню, размышлял: «На хрена мне тут спать? Никто не узнает. Заночую в шалаше на берегу, а то здесь жутковато… »
Где-то за полночь Тимур проснулся прямо с подскоком. Тревога юркой змейкой заерзала в груди. Было тихо. «Сдалось мне это пиво? Чуть рассветет - сваливаю! ». Таракан выполз из шалаша. Непроглядная тьма, казалось, не дает дышать. Страх вернулся. За спиной послышался сильный всплеск и хриплое сопение. Ничего не было видно. Деревья, птицы и вода замерли, словно парализованные. Выдыхаемый «им» воздух уже ветерком долетел до охотника, словно приросшего к месту. Но все же чувство самосохранения заставило Таракана сорваться с места и полететь к скиту. Лишь нащупав в темноте дверь молельни и оказавшись внутри, Тимур сообразил, что ружье и рюкзак с крестом остались у озера. Мысли хаотично переплетались. «Надо сделать из чего-то крест! » Он стал шарить руками по полу.
Но тут неведомая тварь с одного удара вышибла тяжелую дверь с такой силой, что она, с ветром пролетев мимо несчастного, рассыпалась, врезавшись в стену. С потолка посыпался вековой мусор. Тимур уставился шальным взглядом в проем. Судорога сдавила пересохшее горло, так и не дав вырваться крику…
Спустя неделю с небольшим, не дождавшись спорщика, сосед и двое местных егерей по первому снегу пришли на Чертово болото. В скиту они обнаружили раздавленное, словно сплюснутое, тело односельчанина. Завернув его в плащ-палатку и положив на сдвоенные лыжи, спешно покинули место трагедии.