Популярно мнение, что Коперник не публиковал свои труды, поскольку боялся злой Церкви. Дескать инквизиция, средневековье и все проч. Поэтому его "О вращении небесных сфер" было опубликовано в самом конце жизни (он, видимо, так и не увидел ее опубликованной). И то под большим давлением друзей. И снабжено предисловием теолога Осиандера, который назвал "новую модель «нелепым», но полезным математическим приёмом, придуманным для сокращения вычислений: «нет необходимости, чтобы эти гипотезы были верными или даже вероятными, достаточно только одного, чтобы они давали сходящийся с наблюдениями способ расчёта». "
А сам Коперник заранее оговаривает, что отвергает всякую вненаучную критику: «Если и найдутся какие-нибудь пустословы, которые, будучи невеждами во всех математических науках, всё-таки берутся о них судить и на основании какого-нибудь места Священного Писания, неверно понятого и извращённого для их цели, осмелятся порицать и преследовать это моё произведение, то я, ничуть не задерживаясь, могу пренебречь их суждением, как легкомысленным»
Но вот читаю про геометрию Лобачевского (выделение мое):
"Первые публикации по гиперболической геометрии принадлежат её авторам: в 1829-1830 гг. обнародовал результаты своих изысканий Лобачевский, в 1832 г. — Бойаи. Их предшественником можно считать упомянутого в гл. 1 немецкого юриста Швейкарта, который пришёл к идее неевклидовой геометрии в 1818 г., а также, может быть, его племянника Тауринуса7. В начале 1819 г. принадлежащее Швейкарту описание новой «астральной» (звёздной) геометрии, уместившееся на одной странице, было переслано Гауссу одним из учеников последнего (кстати, астрономом). Гаусс ответил: «Почти всё списано с моей души». Дело в том, что «король математиков», великий Гаусс, о котором уже заходила речь в гл. 5, пришёл к неевклидовой геометрии ещё раньше. В письме к Тауринусу от 8 ноября 1824 г. Гаусс называл эту геометрию странной и сообщал: «Я настолько разработал [её], к моему полному удовлетворению, что могу решить в ней любую проблему». Однако Гаусс ничего на эту тему не публиковал, справедливо полагая, что научная общественность ещё не готова воспринять столь смелые мысли. Работы Гаусса по неевклидовой геометрии стали известны лишь после посмертной публикации его архива. Вот какое признание он сделал в 1829 г. в частном письме: «Вероятно, я еще не скоро смогу обработать свои пространные исследования по этому вопросу, чтобы их можно было опубликовать. Возможно даже, я не решусь на это во всю свою жизнь, потому что боюсь крика беотийцев, который поднимется, если я выскажу свои воззрения целиком
». А упомянутого ученика-астронома, намеревающегося публично допустить ложность евклидовой аксиомы о параллельных, Гаусс в 1818 г. предостерегает: «Я радуюсь, что вы имеет мужество высказаться так, как если бы признавали ложность нашей теории параллельных, а вместе с тем и всей наше геометрии. Но осы, гнездо которых вы потревожите, полетят вам на голову
».
Обоснованность опасений Гаусса вскоре была подтверждена реакцией современников на сочинения Лобачевского.
....
В 1832 г. совет Казанского университета представил эту работу в Академию наук. Академик Остроградский написал в своём отзыве: «Всё, что я понял в геометрии г-на Лобачевского, ниже посредственного. [...] Книга г-на ректора Лобачевского опорочена ошибкой [...] она небрежно изложена и [...] следовательно, она не заслуживает внимания Академии ». Михаил Васильевич Остроградский был математик хотя и несколько приземлённый, но знаменитый (и даже заслуженно знаменитый), и его мнение пользовалось высоким авторитетом. Провинциала же Лобачевского в столицах никто не знал. К отзыву Остроградского прислушались. И в 1834 г. в журнале Ф. В. Булгарина «Сын отечества» появился издевательский пасквиль, подписанный двумя буквами С. С. Вот цитата из него:
Как можно подумать, чтобы г. Лобачевский, ординарный профессор математики, написал с какой-нибудь серьёзной целью книгу, которая немного бы принесла чести и последнему школьному учителю! Если не учёность, то, по крайней мере, здравый смысл должен иметь каждый учитель, а в новой геометрии нередко недостает и сего последнего.
Слава «Коперника геометрии» пришла к Лобачевскому посмертно, накануне столетнего юбилея. Уважение вызывает его преданность научной истине, бесстрашие в её отстаивании и стойкость в перенесении невзгод.
Ну и причем здесь Церковь? Точно такая же реакция, в точно таких же условиях. Только Церковь в XIX веке никакого влияния на математиков не имела. И никаких резонов защищать "пятую аксиому Евклида" у нее не было.. А то бы писались трактаты на тему гонения Церковью против Лобачевского.
Один из традиционно предъявляемых религии упреков со стороны секулярной науки - это обскурантизм. Стремясь монополизировать когнитивную сферу, устанавливая мировоззренческие догматы, религия якобы тем самым принципиально ориентирована на сдерживание иного процесса познания. Религия со времен просветителей стала в том числе коннотатом мракобесию. В вульгарной интерпретации так называемой «теории обмана» речь и вовсе идет о якобы целенаправленной лжи религиозных институтов для эксплуатации верующих. Просветителями был создан миф о «темном средневековье», приписываемое которому воинствующее ретроградство связывалось с христианством. Религию и познание противопоставляли друг другу многие видные представители общественной мысли, шедшие в фарватере просветительской мировоззренческой традиции. История хранит множество изречений выдающихся мыслителей такого рода. Д. Дидро: «Человек никогда не станет свободным, пока он не изгонит Бога из своего разума»; «Религия мешает людям видеть, потому что она под страхом вечных наказаний запрещает им смотреть». П. Гольбах: «Если незнание природы дало начало богам, то познание ее должно уничтожить их»; «Хороший христианин должен подавить в себе разум, чтобы укрепиться в вере...». К. Гельвеций: «Если открытие одной истины привело Галилея в тюрьмы инквизиции, то к каким пыткам присудили бы того, кто открыл бы их все». Вольтер: «С религией получается то же, что с азартной игрой: начавши дураком, кончишь плутом». Д. Галифакс: «Наверное, бог специально создал людей такими доверчивыми, чтобы священники могли их обманывать». Э. Гиббон: «Религия расценивается обычными людьми как правда, умными - как ложь, а правителями - как полезность». И. Гёте: «Вся история церкви - смесь заблуждения и насилия»; «Тот, кто ничего не знает, всему верит»; «У кого есть наука, тот не нуждается в религии». Г. Гейне: «Случайный визит в дом умалишенных показывает, что вера ничего не доказывает».
Л. Фейербах: «Где появляются глаза и руки, там
исчезают боги. Догмат есть не что иное, как прямой запрет мыслить»; «Религия
противоречит нравственности тем самым, что она противоречит разуму»; «Религия -
сон человеческого духа. Но и во сне человек находится на земле, а не на небе». К.
Маркс: «Религия - это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного
мира, подобно тому, как она - дух бездушных порядков. Религия есть опиум
народа»; «Религия сама по себе лишена содержания, ее истоки находятся не на
небе, а на земле, и с уничтожением той извращенной реальности, теоретическим выражением
которой она является, она гибнет сама собой». Ф. Энгельс: «Всякая религия
является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних
сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, - отражением, в
котором земные силы принимают форму неземных». А.И. Герцен: «Религиозному
воззрению любовь к истине, к делу, потребность обнаруживания себя, потребность
борьбы с ложью и неправдой, словом, деятельность бескорыстная непонятна.
Религиозный человек свечки грошовой даром богу не поставит, это ему все векселя
на будущую болезнь, на будущий урожай, наконец, на будущую жизнь». И.С.
Тургенев: «О чем бы ни молился человек - он молится о чуде. Всякая молитва
сводится на следующую: “Великий боже, сделай, чтобы дважды два - не было
четыре!”». А. Бирс: «Молитва - это просьба об аннулировании законов Вселенной
от лица единственного просителя, по его собственному признанию, недостойного». А.
Шопенгауэр: «Вера и знание - это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже
другая». М. Твен: «Когда читаешь библию, больше удивляешься неосведомленности
бога, чем его всеведению».
Б. Шоу: «Мне не нужен бог, который не умеет ответить на мои вопросы...» В.И. Ленин: «Мы должны бороться с религией. Это - азбука всего материализма и, следовательно, марксизма. Но марксизм не есть материализм, остановившийся на азбуке. Марксизм идет дальше. Он говорит: надо уметь бороться с религией, а для этого надо материалистически объяснить источник веры и религии у масс». А.В. Луначарский: «Бог - затычка для дыры неизвестного». А. Франс: «Основой теологии является отсутствие разума и священный ужас наших предков перед картиной Вселенной». Р. Пирсинг: «Когда один человек одержим иллюзиями - это называют умопомешательством. Когда много людей одержимо иллюзиями - это называют религией». В.Л. Гинзбург: «Я убежденный атеист. Я считаю, что религия - это следствие древних сказок, наподобие астрологии. Там тоже предсказывается всякая чушь. А учение Дарвина - это великая вещь, оно показывает, как шла эволюция всего живого (не полностью, там есть еще вопросы). И это находит полное подтверждение на опыте и наблюдениях». Исторически накоплена обширная коллекция подобных афоризмов. Не следует думать, что эти вырванные из целой жизни того или иного мыслителя цитаты полностью отражают его представления о таком сложнейшем вопросе. Важно и то, что цитирование и афористичность изречения не тождественны их истинности и доказательности. Адресуясь скорее к эмоциональной стороне восприятия, критика религии сама часто соскальзывает с позиции «рацио». Насколько справедливы обвинения действительной религии в обскурантизме? Попытаемся в этом разобраться. Конечно, прецеденты гонений на «новое знание» имеют в истории конфессий многочисленные иллюстрации. Но насколько они характерны только для религии? Может быть явление шире и более распространено и обычно и в иных когнитивных пространствах?
Анализ прецедентов религиозных гонений на науку
Исторически известны случаи осуществленных с позиции религии гонений на ученых. Именно они традиционно предъявляются в качестве одного из главных обвинений против религии, формируя совершенно определенное представление о мракобесии религии. Однако заинтересованный в истине разбор наиболее резонансных «дел» показывает неоднозначность их традиционной интерпретации в рамках иллюстрации борьбы религии против науки. Вот несколько подобных историй. 30-е гг. IV в. - казнь философа-неоплатоника, главы Пергамской школы, Сопатра Апамейского. Оказавшись при дворе Константина I, установившего христианство в качестве государственной религии Римской империи, Сопатр пытался склонить императора к традиционному по литеизму. Собственно научные изыскания главы Пергамской школы не имели к его казни никакого отношения! Вступивши в борьбу религиозных групп против императора, он и пал в этой борьбе не как ученый, но как язычник.
Причиной императорского гнева послужили доносы на Сопатра о том, что он с помощью своего магического искусства задерживает прибытие судов с продовольствием в Константинополь и хочет низложить императора. Теоретические разработки Пергамской школы не имели в данном случае никакого отношения к делу.
Сам по себе неоплатонизм получил благополучное дальнейшее развитие в рамках христианского богословия.
Продолжала функционировать и Пергамская школа. 372 г. - казнь нового главы Пергамской школы философанеоплатоника Максима Эфесского. Максим Эфесский оказал определяющее идейное влияние на Юлиана Отступника в восстановлении язычества и преследованиях христиан. После смерти Юлиана языческая партия объективно должна была оказаться в положении гонимой. Собственно философские разработки Максима Эфесского гонениям не подвергались. Среди неоплатоников были как язычники, так и христиане, и сам по себе неоплатонизм к преследованиям отношения не имел. Первоначально Максим угодил в тюрьму вовсе не за философию, а по обвинению в мздоимстве. Избежать максимально сурового наказания ему удалось благодаря заступничеству другого видного философа Фемистия (впоследствии
префекта
Константинополя). Сам факт этого заступничества опровергает представление о тотальности
обскурантистских гонений в средневековом христианском обществе,
по крайней мере в этой истории. Смертный приговор был вынесен Максиму Эфесскому
опять-таки не за философию, а за колдовство и участие в заговоре с целью
убийства императора. 415 г. - убийство толпой религиозных фанатиков
женщины-ученого - философа, математика, астронома, схоларха Александрийской
школы неоплатонизма Гипатии Александрийской. Гипатию убили парабаланы -
представители одной из христианских полумонашеских общин. Они отличались особой конфликтностью
в религиозных спорах. Их фанатизм вызывал осуждение со
стороны церковных иерархов. Церковь расправу над Гипатией не санкционировала.
Версия о том, что к убийству был косвенно причастен святой Кирилл
Александрийский (один из главных разработчиков догмата о Троице), ничем не подтверждается.
Кирилл, по свидетельству историков Церкви, был, несмотря на свой темперамент,
противником практики самосуда со стороны толпы. Мотивы расправы парабаланов над
Гипатией не были непосредственно связаны с ее научной деятельностью. Парабаланы
расправлялись не с учеными, а с языческими магами. И Гипатия пострадала именно
в этом качестве. «Нельзя сказать, - рассуждал в этой связи С.С. Аверинцев, -
что суеверные современники по невежеству приняли ученых за магов. Ученые сами
выдавали себя за магов, и притом с глубоким внутренним убеждением. Конечно, они
были жертвами суеверия, однако того суеверия, которое сами обосновывали и
распространяли. Чем они не были, так это мучениками науки. В лучшем случае, они
были мучениками языческой религии». При историческом анализе оказалось, что в
описываемых инцидентах,
таких как смерть Гипатии, имела место не борьба религии против науки, а
межрелигиозный конфликт. Сначала язычники устраивали гонения на христиан, затем
христиане на язычников.
Но это не было гонением обскурантов на научность. Сама
Гипатия стала впоследствии прообразом христианской мученицы святой Екатерины
Александрийской. Ее житие было составлено в X в. Установление культа Екатерины
- философа, математика, астронома, погибшей от рук разъяренной толпы,
свидетельствовало, чью сторону между обскурантизмом и познанием занимала сама
Церковь. В XVI–XVII вв. широко известны гонения на гелиоцентрическую систему Н.
Коперника. Масштабные гонения Церкви на гелиоцентризм - это попросту миф.
Гелиоцентристский подход был широко распространен среди античных мыслителей и
не составлял секрета для образованной части средневекового общества. На него,
например, ссылался
живший в XIII в. Фома Аквинский. Дискуссия со сторонниками геоцентризма была
дискуссией с аристотелизмом, а не с религией. Сталкивались две научные теории.
Одна опиралась на авторитет Аристотеля и Птолемея, другая восходила к Аристарху
Самосскому. Религия долгое время была в стороне от этого диспута, ввиду того,
что ни один из подходов принципиально не противоречил религиозному объяснению. В
исламской среде теория гелиоцентризма была задолго до Н. Коперника развита в трудах
созданной Улугбеком Самаркандской школы. Какого-либо осуждения ее разработок с
позиций ислама не выдвигалось. Существовала полемика с другими научными
школами, но религия запрета на эту полемику не устанавливала.
В Европе также до Н. Коперника философски гелиоцентризм обосновывался Николаем Кузанским. А это была фигура не только ученого, но и видного церковного иерарха. Николай Кузанский занимал посты кардинала, епископа, генерального викария в Ватикане.
И если такой человек мог обосновывать гелиоцентризм, то значит особого диссонанса в отношении религии в этой концепции не обнаруживается. Никаким гонениям со стороны Церкви не подвергался и сам Н. Коперник. Будучи доктором канонического права, он занимал пост каноника, что вряд ли было бы возможным при определении его взглядов как еретических. Папа Лев X приглашал Н. Ко перника принять участие в разработке реформы церковного календаря, что демонстрирует вполне определенное доверие. Папа Климент VII прослушал лекцию с изложением гелио центристской теории и высказал к ней благожелательное отношение. В качестве лектора выступал ее сторонник кардинал Вигманштадт. Первое издание главного коперниковского труда «О круговых движениях небесных тел» было посвящено папе Павлу III и сопровождено хвалебным письмом кардинала Шенберга. Только в 1616 г., т. е. более чем через семьдесят лет после смерти Н. Коперника, католическая церковь по инициативе папы Павла V попыталась установить запрет на распространение гелиоцентристской теории. Книга «О круговых движениях небесных тел» была включена в Индекс запрещенных книг. Однако и «запрет» был достаточно мягким. Для возможности издания книги всего лишь требовалась оговорка, что гелиоцентричная система является научной математической моделью. Реально же многие переиздания коперниковского труда продолжали выходить и без соответствующей оговорки. 1600 г. - сожжение на костре Джордано Бруно. За что сожгли на костре Джордано Бруно? Менее всего за его научные взгляды. Гелиоцентризм в 1600 г. был легален, и за приверженность ему никого не казнили. Астрономические воззрения Бруно упоминались в ходе следствия попутно, не составляя основного содержания процесса. Разбиралось иное - альтернативная христианству бруновская система религиозных взглядов.
Дж. Бруно являлся пифагорейцем и герметистом. Но даже не
это ставилось ему в вину, а конкретно - хула на христианство и Христа. Главное
доказанное обвинение - отрицание обвиняемым чуда пресуществления хлеба в тело
Христово во время обряда причастия. Среди адресуемых Бруно обвинений -
утверждение о мнимости чудес, совершенных Христом; отрицание добровольности
принятия Христом смерти на кресте; отрицание
посмертного возмездия за грехи; вера в переселение душ; намерение создать новую
религию. Бруно, таким образом, осуждали именно как еретика, но не как ученого.
К этому выводу пришел, в частности, видный российский знаток философии периода
Ренессанса А.Ф. Лосев. «...За что же, - ставил он вопрос в «Эстетике
Возрождения», - в конце концов, сожгли Джордано Бруно? Очевидно, вовсе не за неоплатонизм
и вовсе не за гелиоцентризм. Ведь не сожгли же ни Коперника, ни Кеплера, ни Галилея.
Бруно сожгли за безличностный неоплатонизм, а не за неоплатонизм вообще, за
борьбу с монотеизмом, за антихристианство, не говоря уже об антицерковности.
Другими словами, как бы Бруно ни одушевлял свою Вселенную, он мог говорить о творце
мира только в переносном смысле, а фактически никакого творца мира как
надмировой абсолютной личности он никак не мог признать». 1633 г. - процесс над
Галилео Галилеем. Еще одной «жертвой» «религиозного мракобесия» принято считать
Галилео Галилея. Ученый, как известно, пострадал за свою приверженность коперникианству.
Однако процесс над Галилеем не следует представлять в виде противостояния
обскурантистской церкви и одинокого вольнодумца. Гелиоцентристский подход к
тому времени разделяли многие видные католические теологи, включая ряд
церковных иерархов. Идейно близок к Галилею был, в частности, кардинал Маттео
Барберини, взошедший в 1623 г. на папский престол под именем папы Урбана VIII.
Он даже был автором оды в честь ученого. Но именно при Урбане VIII состоялся процесс над Галилеем. В возникшей дискуссии, как показало время, научная правота далеко не по всем вопросам была на стороне галилеевской партии. Галилей, в частности, полагал, что кометы есть не более чем оптический эффект в атмосфере земли, тогда как его оппоненты среди иезуитов отстаивали аристотелевскую версию о кометах как телах внеземного происхождения. Основным обвинителем на антигалилеевском процессе со стороны церкви выступал не менее яркий, чем сам Галилей ученый, богословполемист Роберто Беллармини.
Полемика Беллармини-Галилей проходила по всем правилам ведения научной дискуссии. Папа Урбан VIII лично высоко отзывался о галилеевской книге «Пробирных дел мастер».
Им было предписано иезуитам прекратить полемику с Галилеем. Устроенный в 1633 г. в Риме антигалилеевский процесс противоречил в этом отношении всей предшествующей логике развития науки при папском престоле. Мотивы суда были преимущественно личными. В опубликованной Галилеем в 1632 г. книге «Диалог о двух главнейших системах мира - птолемеевой и коперниковой» гротескно, в образе одного из участников полемики изображался сам правящий папа. Покровительствовавший до того ученому Урбан VIII воспринял это как личное оскорбление. И только после этого возникает тема галилеевского еретичества. Тем не менее приговор Галилею был вынесен сравнительно мягкий. Ему запрещалось впредь пропагандировать гелиоцентрическое учение. Однако книга Галилея «Диалог о двух главнейших системах мира - птолемеевой и коперниковой» фактически сразу же после процесса была переведена на ряд европейских языков и распространилась по всей Европе. Таким образом, наиболее резонансные эпизоды, традиционно трактуемые как доказательство гонений церкви на ученых, как отражение природы вероисповедания и религии, не позволяют на самом деле однозначно говорить о них как о конфликте религиозной и научной моделей познания. Скорее, это позднейшие интерпретации для целей «гонений» на религию, а не на науку. Чаще всего в описываемых прецедентах сталкивались не позиции религии и науки, а позиции двух различных религиозных систем. Борьба выражалась не в поиске истины, а в поиске и обосновании еретичества, понимаемого с позиции официальной церкви в отношении сторонников альтернативного богословия. Характерно, что апогей деятельности инквизиции приходится не на классическое Средневековье, а на транзитный период между Средними веками и Новым временем. А это уже было время, когда католическая церковь не занимала безусловного доминирующего положения в Европе. Ряд европейских стран, принявших реформацию, не подчинялся в религиозном плане папскому престолу.
Папство находилось в кризисе и предпринимало отчаянные усилия для удержания власти. Представлять период кризиса одной из конфессий в качестве репрезентативного отражения всей истории религии очевидно некорректно. В течение нескольких столетий Ватиканом составлялся «Индекс запрещенных книг». Последний раз он был опубликован в 1948 г. Запреты на книги традиционно расценивались антиклерикальной пропагандой как яркая иллюстрация противостояния религиозного ретроградства передовой науке. Однако интересно, что анализ предлагаемых «Индексами» перечней позволяет констатировать, что собственно научные работы в них, за редким исключением, отсутствуют. Запреты касались, главным образом, художественной литературы и моральной философии. В основном «Индекс» Ватикана представляет собой инструмент нравственной цензуры. Подобное цензурирование существует и в светском обществе. Составление списков запрещенных книг, как правило экстремистского содержания, устанавливается законодательством современных государств, включая Российскую Федерацию. Хорошо известно как современное западное законодательство остро реагирует на книги и работы с ревизией темы «холокоста», сформировав доктрину даже уголовной ответственности за такие произведения. Принципиального ситуационного различия в светском смысле между последним примером и реагированием инквизиции на ревизию евангельского предания о муках Христовых в общем-то нет. Сама Церковь не выносила приговоров в отношении еретиков, и уж тем более не она приводила их в исполнение. Это было прерогативой государства. Другое дело, что средневековое государство руководствовалось в своих решениях авторитетом церкви. Защита веры и чувств верующих составляла одну из важнейших государственных прерогатив. Жестко пресекались любые попытки богохульства. А такие попытки были не только вымыслом дьяволоборцев.
Психологию протеста против богохульства легко усмотреть и в современности. Например, в историях, связанных с «Pussy Riоt» и фильмом «Невинность мусульман». Само признание гонений на ученых со стороны представителей конфессий и религиозных организаций не означает признания причин гонений в самой природе религии.
Авторы не имеют цели выбелить реальную историю религии. История содержит множество примеров неблаговидной деятельности религиозных организаций. Имеются в ней и прецеденты гонений на ученых и противодействия научному познанию. Но это есть иллюстрация истории, полной противоречий и всегда такой. Доказательство природы религии в части ее обскурантизма по правилам научной логики посредством приведения примеров не является корректным. На пример, подтверждающий доказуемое положение, можно всегда отыскать пример, его опровергающий, что и было приведено выше. В длительной истории религии есть, соответственно, примеры активной поддержки религиозными организациями научного познания. Первые средневековые университеты возникли на базе богословских школ. Университетские педагоги имели священнический сан. Название одного из старейших университетов в Западной Европе - Сорбонны в Париже происходит от его создателя, видного французского теолога, королевского духовника Робера де Сорбона. До возникновения средств массовой коммуникации именно церковь выполняла на Западе функции главного транслятора передовых научных знаний. Общеизвестна роль христианской церкви в распространении культуры и знаний в Древней Руси. Традиционно этот просветительский эффект указывается как один из главных результатов христианизации.
Восток не воспринял получившую распространение на Западе теорию «двух истин». Соответствующие идеи ряда арабских мыслителей не привели к трансформации исламского образования. Соответственно, и познавательный процесс на Востоке осуществлялся вне разрыва с религиозной традицией. Многие видные ученые, представляющие цвет мировой науки, имели священнический сан. И это относится не только к средневековому периоду истории. Характерный пример - архиепископ Симферопольский и Крымский Лука (в миру В.Ф. Войно-Ясенецкий) - профессор медицины, разработчик теории гнойной хирургии, лауреат Сталинской премии первой степени 1946 г. То есть примеров может быть множество и всех сортов. В данном случае важна констатация, что предопределенности конфликта религии и научного познания в силу природы религии не было. Более того, претензии о контркогнитивной природе религии могут быть отнесены... к самой светской науке.
«Монополия на истину» «академической науки» и научные революции
Исторически
известные противоречия ретроградства и нового знания относятся не только к
взаимоотношениям религии и науки. Новое знание всегда утверждается в конфликте
со знанием старым. Это всегда ломка стереотипов. Такой конфликт составляет
общую логику процесса познания. Противники нового знания могут, конечно,
апеллировать к «религиозной традиции». Мол, догма не велит соглашаться. Но эта
апелляция на самом деле не уникальна. Не менее инерционно, чем клерикальная
среда, часто проявляла себя во все времена по отношению к новому знанию ученая
корпорация. И такая реакция вполне понятна - утверждаемые в результате открытий
новые знания ниспровергали прежние научные построения. Происходила научная
революция. Ученая корпорация могла их игнорировать, а могла вступать в жесткую
полемику, переходящую даже в формат «травли». Из отечественной истории хорошо
известна практика таких гонений. Погрому со стороны «академической науки»
подверглись в свое время генетика и кибернетика. Не только власть, но сами
ученые выступали застрельщиками этих погромов. Кто-то скажет - это в прошлом.
Как бы не так. Вот реальная цитата 2011 г. из полемики одного из авторов с
очень известным московским профессором политологом: «Присоединяться к тому, что
я не понимаю и не считаю квалифицированным продуктом, не буду». Не понимаю, но при
этом считаю неквалифицированным продуктом. Это сказано в научном споре. Что это
как не внесение в научный процесс вненаучной аргументации? Раньше подобное и
квалифицировалось как мракобесие: «Не понимаю, но оценку даю».
На основании чего дается эта оценка? К счастью, переносить диагноз с одного «именитого»
ученого на всю современную науку оснований нет. Выше уже говорилось, что метод
примера - это только часть в доказательстве истины. А именно, только необходимая
часть.
Достаточности доказательства никакой пример не дает. Громкие научные
погромы, казалось бы, канули в лету. Прошло время, и новые науки и открытия
были признаны в качестве передового края научного познания. Но разве и в современности
«академическая наука» не игнорирует иной раз передовые научные разработки? И
разве не бывает, что затевается реальная травля ученых, подобная резонансному
делу «осуждения» учебника по истории А.И. Вдовина и А.С. Барсенкова. Выступление
от имени науки еще не есть сама наука. С позиций «научной авторитетности» часто
утверждались и антинаучные, и ошибочные положения. Томас Кун, признаваемый сегодня
в качестве классика науковедения, описывал историческое развитие науки как
процесс смены ученым сообществом объясняющих научных парадигм. Объяснительная
модель Аристотеля, обращал внимание Т. Кун, существенно расходится с объяснительной
моделью Ньютона. Произошла смена самого теоретического каркаса. Затем такая же
инверсия происходит в связи с выдвижением эйнштейновского концепта
относительности. Происходят «научные революции». Первоначально, согласно куновской
схеме, каждое новое открытие или эмпирический факт поддается объяснению с позиций
имеющейся теории. Однако далее появляются феномены, необъяснимые в рамках
прежней парадигмы. Их сначала не признают в качестве факта. Но их количество
возрастает, актуализируя выдвижение альтернативной объяснительной модели. Будучи
первоначально альтернативой, новая теория со временем вытесняет прежнюю устаревшую.
Если теория носит масштабный характер, то происходящее называют научной
революцией. Важен в этой смене конфликт. Именно он проверяет внутринаучный мир
и его способность не выходить за рамки научности: вести спор с помощью аргумента
и логики, а не оценки оппонента; не применять доводы типа: это наивно,
чрезмерно, ненаучно, это идеологично, это несерьезно. (Все - цитаты.)
В современной
науке применяется и так называемое когнитивное оружие, используемое в информационно-психологической
войне. В нем целенаправленно научные истины замещаются ложными конструктами,
для того чтобы ввести противника в заблуждение, поразить его в знании.
Последствия могут иметь самый масштабный характер, например: ошибочное государственное
строительство, экономический уклад, наносящие реальный материальный ущерб
противнику, иногда такой величины, какую никакой бомбардировкой не нанесешь.
Например, принятие на вооружение постсоветской российской властью теории монетаризма
вывело из суверенного финансового оборота России почти два годовых бюджета (около
4 трлн долларов, что сопоставимо с потерями СССР во Второй мировой войне).
Принятие на вооружение теории постиндустриализма фактически привело к
деиндустриализации России, снижению ее экономического
суверенитета.Таким образом, в самой науке так называемое «мракобесие» и
обскурантизм также имеют место как пограничные и неизбежные в сложном общественном
процессе научного развития явления. Наука, по Т. Куну, развивается по принципу
чередования периодов «нормальной» и «революционной» науки (рис.1). То, что сегодня
воспринимается как нечто «революционное», завтра становится общепризнанным.
А то, что сегодня в научном плане «нормально», окажется завтра дремучей архаикой. Не все, впрочем, философы признают саму революционность переходов в науке. В частности, принципиально возражал против куновской методологии Карл Поппер. Показателен разбор содержания его критических возражений. Во-первых, указывал К. Поппер, «в норме» в науке могут присутствовать не одна, а сразу несколько конкурирующих между собой парадигм. И во-вторых, новая теория, как в случае смены ньютоновской на эйнштейновскую модель, не отменяет прежнюю, а дает новые горизонты видения. Оба замечания, надо признать, справедливы, но саму идею научных революций они не отменяют. То, что рушится каркас не одной, а множества теорий, не отменяет факт смены парадигм. Пусть эта парадигма будет не в единственном числе. В единственном числе в науке она никогда и не существовала. То, что новая теория может поглощать прежнюю, не отменяет ее парадигмальную новизну. Бесспорный факт преемственности научного знания не означает статичности теоретических моделей. Важно здесь для исследуемой темы другое: сама фиксация противоречия между старой и новой научными парадигмами. Представители старой парадигмы, как правило, «инерционны», сопротивляются утверждению нового знания. Таким образом, ретроградство оказывается непременным сопутствующим обстоятельством научного прогресса. Принципиального различия в его происхождении, религиозном ли, научном ли, в общем-то нет. Инерционность, как проявление присущего человеческой природе консерватизма, в принятии нового знания и уж тем более новых научных парадигм существует и в Церкви, и в академическом сообществе. Инерционность препятствует взаимному сближению религии и науки, необходимому обоим мыслительным пространствам и вытекающему из самой логики мегаэволюционного процесса познания. Однако представляется, что преодоление существующего положения дел неизбежно.
Недавно я в очередной раз наткнулся на фразу “вклад религии в культуру часто выражался в гонениях на ученых, в сожжении книг и самих ученых, в запрете целых учений и отраслей знания”. Автор не стал затруднять себя приведением каких-либо более подробных обвинений - сколько именно ученых сожгли церковники, за какие именно научные изыскания, не стал приводить имена этих людей и обстоятельства их казни. Зачем? Ведь каждый образованный человек знает, что церковники веками сжигали ученых, это часть великого конфликта между наукой и религией, в котором наука, первоначально гонимая и истребляемая, наконец победила. Это то, что твердо всем известно и “доказано наукой”.
Но что произойдет, если мы все-таки проявим немного любознательности и попытаемся уточнить подробности - например, число сожженных ученых? Сколько их было, мучеников науки? Сотни тысяч? Десятки тысяч? Тысячи? Сотни? Сколько жертв унесла вековая жестокая борьба между наукой и религиозным мракобесием?
Давайте попробуем это выяснить.
Обратившись к собственно атеистической литературе мы находим только двоих кандидатов на роль ученых, от попов умученных- , сожженного римской инквизицией, и Мигеля Сервета, казненного в кальвинисткой Женеве. Был ли Джордано Бруно ученым, тем более великим? Это спорный вопрос, большинство источников предпочитают обозначать его как “философа” и “мистика”, а его сохранившиеся труды являются оккультными, а никоим образом не научными. Но вот что бесспорно - причины, по которым он был сожжен, не имели отношения к науке. Никто не ставил Бруно в вину каких-либо научных изысканий - причиной его обвинения и казни послужили его взгляды относительно Христа, Девы Марии, Таинств, а также его оккультные занятия. Нет ничего хорошего в том, чтобы сжигать людей за какие бы то ни было взгляды - но надо отметить, что взгляды, за которые пострадал Бруно, не имели отношения к науке. Оккультисты, поклонники Гермеса Трисмегиста и тайных искусств еще могут числить его своим мучеником. Но мучеником науки он не является ни в малейшей степени.
Мигель Сервет - действительно, ученый-естествоиспытатель и врач. И его действительно сожгли в Женеве. Однако и он мало подходит на роль жертвы “борьбы науки и религии”. Сам Сервет был фанатично религиозен; именно его религия, а не его научные взгляды, и привели его на костер. Он был осужден из-за своей книги “Восстановление Христианства” в которой отрицал Троичность Бога и вообще высказывал крайне еретические с точки зрения Кальвина (да и всех остальных) взгляды. Еще раз скажем: сжигать еретиков - а равно кого бы то ни было вообще - дурно. Но религиозные лжеучителя никак не являются мучениками науки - они являются мучениками соответствующих религиозных учений.
Итак, есть ли у нас ответ на вопрос “сколько ученых было сожжено церковниками за их научные изыскания?” Есть, и очень точный. Ни одного. Это даже удивительно - в истории Церкви бывало всякое, бывали злодеи, бывали глупцы, бывали политические разборки под религиозными флагами, бывало сведение личных счетов под видом борьбы за истинную веру - а вот с сожжением ученых за науку как-то не сложилось. Как-то негусто получается с учеными, умученными церковниками, - всего два кандидата, да и те, при ближайшем рассмотрении, пострадали вовсе не за науку.
В “ ” католические церковные власти действительно принуждали великого ученого отказаться от его научных воззрений; их позицию, в историческом контексте, можно признать отчасти понятной, хотя несомненно, ошибочной. Но был ли Галилей сожжен? Нет. До чего дошли зверства инквизиторов в этом, хрестоматийном и кульминационном случае противостояния науки и религии? Галилей был приговорен к домашнему аресту, который проводил, первоначально, в во дворце своего друга, архиепископа Пикколомини в Сиене, а затем - у себя на родине, в Арчетри.
Но были ли в истории масштабные “гонения на ученых”? Был ли “запрет целых учений и отраслей знания”, были ли ученые, действительно замученные за свои научные взгляды? Да, были, и относительно недавно, не в мрачном средневековье, а в ХХ веке, не в чужих странах, а у нас на Родине. Только гонителями науки выступали не “религиозные мракобесы” а, напротив, мракобесы атеистические.
Такие области знания, как генетика и кибернетика, были запрещены как “буржуазные лженауки”, а ученые подвергались жестоким преследованиям. Выдающийся отечественный биолог Николай Вавилов был обвинен в том, что «продвигая заведомо враждебные теории… вел борьбу против теорий и работ Лысенко, имеющих решающее значение для сельского хозяйства СССР», арестован, подвергнут пыткам и истязаниям и умер в тюрьме. Книга по истории земледелия, написанная им в тюрьме, была уничтожена по решению органов НКВД СССР. Сам Вавилов, говоря о преследованиях, которым он подвергался как ученый, сравнивал себя с Галилеем; однако, как видим, его судьба под властью воинствующих атеистов была гораздо более горькой.
Почему же миф об “ученых, сожженных церковниками”, повторяется с таким упорством? Этому есть ряд причин - интеллектуальная лень, нелюбопытство, зашоренность, упорное нежелание признавать факты, противоречащие раз и навсегда принятым представлениям. Одним словом, косность и догматизм, которые атеисты так любят приписывать людям верующим.
И людей, которые рассказывают про “сожженных церковниками ученых” хочется обратить даже не к вере - а к разуму. К интеллектуальной честности и открытости, к готовности проверять факты и пересматривать очевидно ложные представления. Ко всем тем добродетелям, без которых не может существовать подлинная наука.
Представители современной православной церкви пытаются скрыть реакционную деятельность этой церкви в прошлом и ее борьбу с просвещением и наукой. Они утверждают, что гонение на просвещение и науку в России, если оно и было, то носило случайный характер, и что церковь никогда не отрицала необходимости и пользы просвещения и науки. Профессор Московской духовной академии А. Иванов во время встречи в 1956 г. с представителями церкви США в своем докладе «Христианская вера и современная наука» уверял, что и вера, и наука - каждая имеет свою особую область и не мешает одна другой. Профессор Ленинградской духовной академии Л. Парийский в докладе на ту же тему доказывал, что религия не может противоречить науке, так как, по его словам, «библия и природа - это две книги, написанные богом и предназначенные человеку». С таким восхвалением церкви не согласился присутствовавший на встрече представитель церковных организаций США доктор Бойль. Он напомнил своим православным коллегам недавнюю историю Церкви, когда наука и ученые преследовались как угрожающие религии 2 . Другие же представители православной церкви не отрицали реакционной роли этой церкви в истории культурного развития русского народа, но говорили, что православная церковь была насильно поставлена на служение самодержавию, которое угнетало церковь, заставило создать догмат о божественном происхождении царской власти, что проповедь реакции проводилась по настоянию самодержавия.
В действительности было не так. Церковь в союзе с самодержавием была гонительницей просвещения народа и насаждала невежество и мракобесие. Просвещение использовалось для оправдания крепостнических порядков и эксплуатации народа. Правительство и церковь старались помешать распространению грамотности, воспитать народ в духе преданности самодержавию и религии, увести его от революционной борьбы. Православная церковь признавала только такое просвещение, которое было основано на религии. Просвещение же, не освященное благодатным влиянием религии, говорили ее представители, скорее пагубно, чем полезно. Относясь враждебно к просвещению народа и развитию отечественной науки, церковь часто была инициатором травли наиболее талантливых ученых и прогрессивных учителей. Она тормозила развитие просвещения и науки, добивалась уничтожения книг передовых ученых.
Уже в древней Руси церковь выступала в роли гонительницы просвещения и науки. На церковных соборах XIV - XVII ее. рассматривались и утверждались индексы запрещенных книг. Древнейший церковный памятник - Кормчая книга - за чтение таких книг назначала церковное проклятие. Книги, признанные вредными, предлагалось сжигать на теле лиц, у которых они были обнаружены. Особенно ненавистны были духовным властям книги, пришедшие с Запада. Стремясь сохранить в неприкосновенности господствующую религиозную идеологию, освящавшую крепостнический строй и эксплуатацию народа, духовные власти боролись с проникновением в Москву западноевропейских идей, уничтожали привезенные оттуда книги, а распространителей этих идей и хранителей запрещенных книг подвергали жестокой казни. При Иване III за хранение и чтение иностранных книг в Москве сожгли в деревянной клетке князя Лукомского вместе с переводчиком Матиасом Ляхом, обвинив их в чародействе и злом умысле. Тогда же как колдуна, знавшегося с нечистой силой, казнили врача-иностранца Антона Эренштейна, а в 1580 г., в царствование Ивана IV, сожгли как «лютого волхва» придворного врача-иностранца Бомелия.
Нетерпимость к просвещению и науке проявлялась духовными властями и в XVII в. При царе Федоре Алексеевиче хотели сжечь голландского фельдшера Квиринуса по обвинению в волшебстве. Боярина Артамона Сергеевича Матвеева за его пристрастие к книгам в 1676 г. обвинили в чародействе и сослали в Пустозерский монастырь. При организации в 1687 г. «рассадника просвещения» - Славяно-греко-латинской академии на нее возложили обязанность наблюдать, чтобы иностранцы не производили «противностей» православной церкви. Инквизиторы академии должны были сжигать еретические, гадательные и «богохульные» книги, а лиц, виновных в их распространении, доставлять для наказания в «градский» суд.
В XVIII в., укрепляя власть помещиков-крепостников, правительство прикрывалось модным в то время лозунгом «просвещения». Но к просвещению правительство и духовное ведомство продолжали относиться с крайней враждебностью, подвергая гонениям прогрессивных мыслителей и ученых. Уже в начале XVIII в. авторов и распространителей сочинений против церкви предлагалось допросить с «очисткой» и прислать в Синод с расспросными речами. Даже Академия наук не была свободна от бдительного контроля представителей церкви. Они проверяли ее издания, выискивая в них места «сумнительные и противные христианским законам, правительству и добронравию». По их настоянию в 1743 г. был изъят изданный Академией наук астрономический календарь, в котором духовные цензоры умудрились найти сведения о планетах, «к соблазну народному склонные». Они возражали также против предпринятого Академией наук издания русских летописей - этого ценнейшего источника для изучения русской истории. По отзывам духовных цензоров, в летописях содержится «много лжи явственные».
Ненависть Синода и духовенства вызвал и великий русский ученый М. В. Ломоносов, исследования которого подрывали основы религии. Ломоносов отвергал церковное учение о неизменности природы и создании ее богом. «Напрасно думают, - писал он, - что все, как видим, сначала творцом создано. Таковые рассуждения весьма вредны приращению наук. Легко быть философом, выучив три слова: бог так сотворил, - и сие дая в ответ вместо всех причин» 3 . Ломоносов высмеивал тупость и невежество духовенства, выступавшего против науки. В 1740 г. по инициативе Ломоносова была издана книга французского ученого, академика Фонтенеля «Разговор о множестве миров», в которой в популярной форме излагались научные данные астрономии, шедшие вразрез с религиозными мифами о создании мира. Синод признал книгу Фонтенеля «противной вере и нравственности»; книгу изъяли и уничтожили. Раздраженный выступлениями М. В. Ломоносова против религии и церкви, Синод хотел помешать его научной деятельности. Он требовал, чтобы произведения Ломоносова были сожжены, а сам Ломоносов был отослан в Синод «для увещания и исправления» 4 . Нападки Синода не запугали Ломоносова, он продолжал настаивать на свободе научных исследований, требовал, чтобы духовенство «не привязывалось» к науке и не ругало ученых в своих проповедях.
В 1756 г. Московский университет хотел издать философскую поэму выдающегося английского писателя Александра Попа (1688-1744) «Опыт о человеке». В этой книге автор выступал против средневековых научных взглядов о строении вселенной. Естественно, это вызвало резкие нападки духовных цензоров, которые нашли в книге «зловредные идеи Коперника о множестве миров, противные Священному писанию», и книга была запрещена. «Исправление» книги поручили московскому митрополиту Амвросию. Тот переделал поэму Попа, заменив стихи, в которых говорилось о множестве миров и коперниковской системе, своими стихами. В таком искаженном виде книга и была издана в 1757 г.
Преследованиям духовных властей подвергся прогрессивный ученый, профессор математики Московского университета Д. С. Аничков (1733-1788), издавший в 1759 г. диссертацию «Рассуждение из натурального богословия о начале и происхождении богопочитания у разных, особенно невежественных народов». Аничков отвергал божественное происхождение религии и обвинял духовенство в невежестве и шарлатанстве. Отзыв о диссертации Аничкова дал московский митрополит Амвросий. Книга была признана им «вредной и соблазнительной». По его настоянию книгу Аничкова публично сожгли в Москве на Лобном месте. Другой профессор Московского университета, И. Мельман, за критику им религии и церкви по доносу московского митрополита Платона был отстранен от преподавания и отправлен в Тайную канцелярию, где его подвергли пыткам. Затем ученого выслали в Восточную Пруссию. В припадке безумия он покончил с собой.
Ненависть духовного ведомства вызвала деятельность выдающегося русского просветителя Н. И. Новикова, сумевшего за короткий срок издать много книг по всем отраслям знания. В книгах резко критиковались религиозный фанатизм и суеверия. По доносу Петра Алексеева, протоиерея московского Архангельского собора, Новикова арестовали, а изданные им книги конфисковали. За оппозиционное отношение к самодержавию, за активную просветительную деятельность и критику религии и церкви Новикова как опасного государственного преступника заключили в Шлиссельбургскую крепость, откуда он вышел только через 15 лет, после смерти ненавидевшей его Екатерины.
Не избежал цепких лап духовных инквизиторов и другой выдающийся русский писатель, А.Н. Радищев, автор знаменитого «Путешествия из Санкт-Петербурга в Москву». Радищев был материалистом, он считал, что материя и природа существуют вечно, что их нельзя ни уничтожить, ни создать. Радищев отстаивал единство души и тела и критиковал религиозные взгляды на бессмертие души, осуждал царский деспотизм, религиозные суеверия. Воззрения Радищева были найдены «противными закону божьему, десяти заповедям, Священному писанию, православию и гражданскому закону». Книгу Радищева, уничтожили, а его как «бунтовщика хуже Пугачева» приговорили к смертной казни, которая была заменена 10-летней каторгой. Прошло более ста лет, и вновь эта книга писателя-материалиста подверглась осуждению со стороны церкви. В 1903 г. духовные цензоры нашли, что книга Радищева все еще опасна для религии и церкви, что она подрывает авторитет светской и духовной власти. По требованию церковников весь тираж книги уничтожили.
Французская буржуазная революция 1789 г. напугала самодержавие и помещиков. Опасаясь проникновения в Россию революционных идей, самодержавие усилило цензурные репрессии. Во многих городах были организованы цензурные комитеты с участием представителей духовного ведомства. Эти комитеты были настоящими инквизиционными трибуналами. Они сжигали на кострах «вредные» книги, преследовали их авторов и лиц, заподозренных в хранении этих книг. Не довольствуясь деятельностью этих инквизиционных трибуналов, Синод организовал в 1797 г. еще особую духовную цензуру, которой были предоставлены самые широкие полномочия. Духовная цензура вторгалась во все области науки, в литературу, общественно-политическую жизнь, старалась в корне заглушить все прогрессивное. Она накладывала свою руку на все, что имело хотя бы отдаленное отношение к религии.
Талантливые книги французских философов-материалистов, разоблачавших реакционную сущность религии, встречены были духовным ведомством с особенной враждебностью. Уже с 80-х годов XVIII в. церковники боролись с распространением этих идей. Духовное ведомство издавало литературу, в которой подвергало критике идеи Вольтера и философов-материалистов, добивалось конфискации и сожжения их произведений. Гонения на эти произведения не прекращались и в XIX-XX ее. Так, в 1868 г. в труде Вольтера «Философия истории» духовные цензоры нашли «глумление над истинами и опровержение священного писания». По их настоянию этот труд Вольтера был уничтожен. В 1890 г. уничтожили «Сатирические и философские диалоги» Вольтера, а в 1893 г. - его поэтические произведения, в которых были найдены «антирелигиозные тенденции» 5 .
Такая же участь постигла произведения «корифея безбожия», выдающегося представителя домарксова материализма и атеизма Дени Дидро (1713-1784). Начиная с конца XVIII в., духовные власти добивались запрещения и уничтожения не только его философских, но и художественных произведений. Ненависть духовного ведомства вызывали и атеистические трактаты Гольбаха (1723-1789). Его знаменитая книга «Система природы» считалась одной из самых страшных книг и справедливо называлась «библией материализма». Еще в 1770 г. эту «адскую книгу» предали огню католические инквизиторы и с тех пор ее неоднократно запрещали и в России. Даже в 1898 г., опасаясь «адского» действия этой книги, разрушавшей, по словам духовных цензоров, основные начала религии, духовные инквизиторы настояли на ее уничтожении. Так же расправились они и с книгой английского философа-материалиста Томаса Гоббса (1588-1679) «Левиафан», которую католические инквизиторы включили в список вредных книг еще в XVII в. и подвергли ее публичному сожжению. Через 200 лет ее осудили православные инквизиторы. Они признали книгу Гоббса «противной священному писанию и православной церкви» и добились ее сожжения в 1874 г. За выступление против церкви и феодальной идеологии уничтожили в 1871 г. книгу «О человеке» другого выдающегося философа-материалиста XVIII в. - Гельвеция.
Во второй половине XIX в. в связи с ростом революционного движения для охраны самодержавия были приняты крайне реакционные меры. Для усиления влияния духовенства в области просвещения народа была организована широкая сеть церковно-приходских школ. Они должны были воспитывать детей в духе преданности самодержавию, православной церкви и так называемой «русской народности».
Церковно-приходская школа рассматривалась как дополнение к церкви. В ее программе главное место занимали церковные предметы - закон божий, церковнославянский язык, церковное пение, богослужение. Изо дня в день детям внушали, что власть царя дана от бога, им говорили об «избранности» русского народа, проповедовали религиозную нетерпимость и национальную вражду. На уроках русского языка, истории священники убеждали детей, что бог - творец и промыслитель мира, к которому дети должны проникнуться любовью и благодарностью. Из церковных школ «изгонялись» учебники прогрессивных педагогов - К. Д. Ушинского, И. А. Худякова, В. П. Вахтерова, так как они - по отзывам духовных цензоров - мешали развитию религиозных чувств. Их заменяли антинаучные учебники, составленные в религиозно-монархическом духе. К светским начальным школам духовные власти относились крайне враждебно, называя их «орудием растления народа». Церковники обвиняли эти школы в том, что они заражены «противорелигиозностью», «безнравственностью», пытались настроить крестьян против них и добиться их закрытия.
Церковно-приходская школа не удовлетворяла народные массы. Крестьяне сравнивали эту школу с лампочкой-коптилкой, которая пропускает тусклый свет. Как писала в 1912 г. большевистская «Правда», «крестьянская масса жадно искала знания, широкого знания, которое дало бы ответы на поставленные жизнью вопросы» 6 . Но этих знаний церковная школа не давала. Под влиянием большевистских идей о просвещении народа крестьяне высказывались против церковных школ. Они прекращали отпуск на них денег и требовали открытия светских школ, а также отделения церкви от школы. В ответ на эти требования правительство и духовное ведомство усилили террор в области народного просвещения.
Передовые учителя пытались разоблачить ложь религиозного толкования явлений природы, дать детям зачатки научного представления о мире. Но эти попытки встречали противодействие со стороны духовенства. Представители церкви писали доносы на прогрессивных учителей, добивались их увольнения. Они говорили: «Пусть дети лучше останутся темными людьми, но добрыми христианами и верными сынами царя и отечества, чем будут грамотными, но напитанными ядом революции» 7 . Особую ненависть вызвала пропаганда в школе идей дарвинизма. Священники внушали детям, что Дарвин - богоотступник, который восстал против Священного писания, что теория Дарвина - еретическая, так как она противоречит Библии. Священники запрещали пользоваться учебными пособиями - картинами по географии, зоологии, даже глобусом, ибо школа должна развивать не ум, а сердце и религиозность.
Выступая в Государственной думе против ассигнования средств на содержание духовных школ, большевики разоблачали реакционную деятельность православной церкви в деле просвещения народа. Они говорили, что попы стараются воспитать в школе забитых рабов, затемнить народное сознание, что крестьянину, как и рабочему, нужно не поповское, а подлинное образование. Церковно-приходские школы они называли «духобойнями» и требовали сдать их в музеи как памятники народного невежества, одурманивавшие народ в интересах самодержавия к церкви.
Реакционные цели преследовались самодержавием и в средней школе. Учеников воспитывали «в духе истин религии, уважения к правам собственности». Древние языки и закон божий не оставляли времени на естественные науки. Писатель А.Серафимович, вспоминая свои ученические годы, писал: «Нас душили в гимназиях латинским, греческим, законом божьим, давили всем, лишь бы задушить живую душу» 8
Духовные власти рассчитывали, что преподавание закона божьего спасет учеников от религиозного индифферентизма, от неверия. Поэтому закон божий считался главным предметом, его учили во всех классах, начиная с приготовительного. Для религиозного воспитания использовались и другие предметы школьной программы - русский язык, история, законоведение и др. Представители церкви превозносили значение православной церкви в истории России, расхваливали «любовь» духовенства к народу, говорили, что русскому народу якобы свойственна особая религиозность. Они затушевывали роль классовой борьбы в истории общества, разжигали национальную и религиозную рознь.
Религиозная идеология в школе насаждалась полицейскими мерами. От учителей требовалось, чтобы они поддерживали антинаучные религиозные взгляды. Изучение естествознания и других точных наук, говорили священники, действует отрицательно на нравственность молодежи. Спасение от неверия видели в пропаганде религиозной идеологи. Ученики и учителя обязаны были регулярно ходить в церковь, исповедоваться, принимать участие в церковных службах, в церковном хоре. За ними существовал неослабный надзор; учеников, пренебрегавших церковными обязанностями, изгоняли из школы как неблагонадежных. Изгонялись и прогрессивные учителя, которые пытались внести в преподавание живое слово, познакомить учеников с подлинной наукой.
Засилие религиозных взглядов вызвало протест со стороны учащихся, особенно сильно он проявился во время первой русской революции. Ученики отказывались посещать церковные службы, говеть, настаивали на исключении из школьной программы закона божьего, уничтожали ненавистный им «Катехизис» Филарета. Они открыто проявляли неуважение к священникам, требовали удаления из школ наиболее реакционных из них. Несмотря на господствовавший в школе «классический кошмар» и полицейский террор, в школу стали проникать учение Дарвина, революционные идеи. Учащиеся стали понимать, что религия и церковь поддерживают самодержавие и что священники - злейшие враги народа. Среди учащихся появилось отрицательное отношение к церкви и религии. Это вызвало усиление террора со стороны духовных властей, особенно после подавления русской революции 1905 г. Пытаясь изгнать из школы революционный дух, духовное ведомство стало усиливать в ней «церковность». В школе опять безраздельно господствовали религиозные представления о происхождении мира и человека, из школьной программы исключалось все, что противоречило религиозному представлению о мире. На языке священников это называлось борьбой с «нравственной дряблостью».
В 60-х годах XIX в. в связи с развитием капитализма в России возникла необходимость в грамотных рабочих. Стали возникать воскресные и вечерние школы, где прогрессивные преподаватели учили рабочих грамоте, знакомили их с основами наук, а также с идеями революционных демократов. Правительство закрыло эти школы, считая их рассадниками революции. Взамен них были открыты новые школы, контроль за которыми был возложен на священников. Вместо науки здесь водворялось религиозное мракобесие. Неугодных учителей, несших в народ подлинные знания, церковники при помощи полиции изгоняли. Однако, несмотря на атмосферу сыска и террора, воскресные и вечерние школы при содействии прогрессивных преподавателей часто превращались в центры пропаганды революционного марксизма и способствовали пробуждению у рабочих классового самосознания.
Гневно осуждая политику самодержавия и церкви против просвещения народа, А. И. Герцен писал: «Делают все так, чтобы куда человек ни обернулся, перед его глазами был бы или палач земной, или палач небесный, - один с веревкой, готовый все кончить, другой с огнем, готовый сжечь всю вечность» 9 .
Вместо книг, которые дали бы народу знания, духовное ведомство издавало большими тиражами книги и брошюры, рассчитанные на растление народа, на отвлечение его от классовой борьбы. Спекулируя на тяге народа к знанию, духовное ведомство способствовало изданию житий «святых», а также книжек и раскрашенных картин с изображением событий из ветхо- и новозаветной истории, со сценами страшного суда, ада и мучений «грешников». Такая литература мутным потоком шла в деревню, заполняла библиотеки для народа, покупалась на его трудовые копейки и отравляла народное сознание.
Книг научно-популярных и художественных было очень мало. Правительство и церковь считали, что развитие грамотности и любовь к чтению развращают народ, способствуют росту материалистических идей и развитию революционного движения. В 60-х годах XIX в. было запрещено издание увлекательного романа Жюля Верна «Путешествие к центру Земли». Духовные цензоры нашли, что этот роман может развить антирелигиозные идеи и уничтожить доверие к Священному писанию и духовенству. В 1886 г. по настоянию представителей церкви было наложено вето на книгу знаменитого французского ученого астронома К. Фламариона «Мир до создания человека»; она-де опровергает библейские сказания о чудесах, о сотворении человека и подрывает религиозные устои 10 . Так же враждебно отнеслись духовные цензоры и к книге Роберта Коха «Природа и человечество в свете учения о развитии», в которой известный ученый знакомил читателей с открытиями в области естественных наук. В списки запрещенных книг внесли в 1893 г. книгу выдающегося ученого Г. Н. Гетчинсона «Автобиография Земли» и добились ее уничтожения.
По мере роста классового самосознания и революционной борьбы гонение на научно-популярную литературу усилилось. Даже в 1905 г. представители цензурного ведомства и духовенства говорили, что научно-популярная литература вредна для народа, так как якобы дает мало знаний, приучает к верхоглядству, развращает народную душу. Они требовали запрещения научно-популярной литературы и расширения издания церковных, так называемых религиозно-нравственных книг и брошюр. Но такая литература не удовлетворяла народные массы, жадно стремившиеся к образованию. «Знаете ли вы, - писал петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» в обращении к русскому обществу в 1896 г., - что в России нет такой другой среды, которая была бы полна такой жажды знания? Света, знания, дайте нам возможность учиться, дайте нам возможность читать, - слышатся неотступные голоса рабочего люда» 11 .
Боясь просвещения масс, правительство и духовенство тщательно следили за библиотеками для народа. Эти библиотеки пополнялись главным образом книгами религиозно-нравственного содержания, произведения же лучших русских писателей - Салтыкова-Щедрина, Гл. Успенского, Некрасова, Короленко, Чехова, Шевченко и др. в них не допускались. Как писал один рабочий в «Искре», в библиотеках преимущественно давали книги, которые отупляли рабочего, воспитывали в нем религиозные взгляды. Рабочие были, однако, против лубочных изданий и поповских наставлений, всякого рода поповского хлама.
Чтение художественной литературы духовное ведомство считало грехом, ибо усматривало в ней угрозу для религии. Духовное ведомство старалось помешать распространению художественной литературы, добиваясь ее запрещения и уничтожения. При издании в 1853 г. полного собрания сочинений Н. В. Гоголя из его произведений по требованию духовных властей исключили многие места, которые были найдены оскорбительными для церкви.
Многие огорчения чинили духовные инквизиторы известному писателю М. Загоскину. Московский митрополит Филарет нашел в произведениях Загоскина «смешение» церковных и светских предметов, и в угоду Филарету автору пришлось основательно переделать свои произведения, чтобы они могли увидеть свет 12 . От духовной цензуры пострадал и Н. С. Лесков. При издании в 1889 г. собрания его сочинений духовная цензура «растерзала» шестой том, в котором были собраны произведения из жизни духовенства. Весь тираж книги был уничтожен. Рассказывая о расправе «попов толстопузых» над своей книгой, Лесков назвал эту расправу «подлым самочинством и самовластием со стороны всякого прохвоста» 13 .
За литературной деятельностью Л.Н. Толстого следил лично обер-прокурор Синода Победоносцев. По его настоянию многие произведения Толстого, как противные учению и духу христианства, не увидели света в свое время. Еще в 1901 г. Синод добился запрещения романа Толстого «Воскресение» за «неуважительные отзывы о православной церкви и христианстве». Преследованиям духовной цензуры подвергался Максим Горький, которого обвинили в том, что в центре своих произведений он ставит не дух, а тело, чем и подрывает религиозные устои общества.
Православные цензоры, подобно католическим инквизиторам, с большой враждебностью относились к произведениям прогрессивных иностранных писателей, разоблачавших реакционную сущность религии и мракобесную деятельность ее служителей. Произведения великого немецкого писателя Генриха Гейне «Книга песен», «Боги в изгнании» и др. были признаны богохульными и по настоянию духовной цензуры уничтожены. Даже в последнем дореволюционном полном собрании сочинений Г.Гейне (1904) многие места, «подрывавшие» благочестие, были исключены. Духовные власти наложили запрет на многие произведения выдающихся французских писателей: Постава Флобера, Анатоля Франса, Эмиля Золя, Анри Барбюса и др. В них были обнаружены «кощунственные и богохульные» мысли, глумление над христианством. В 1908 г. было изъято одно из лучших произведений А. Франса «Остров пингвинов», а в 1914 г. - роман «Восстание ангелов». Эти произведения А. Франса еще в 1922 г. включались католической церковью в списки запрещенной литературы 14 .
Не менее жестоко расправлялись представители церкви с народными зрелищами, с театром. В XVII в. они отбирали у народа музыкальные инструменты - домры, сумры, гудки, гусли и сжигали их на площадях. В XIX-XX ее. духовные власти сравнивали театр с опиумом и добились запрещения устраивать зрелища накануне праздничных и воскресных дней, а за посещение театра в дни великого поста грозили отлучением от церкви и церковным проклятием. Духовное ведомство следило, чтобы в пьесах не было критики религии, не только христианской, но даже языческой. По их настоянию из пьес и оперных либретто вычеркивались целые страницы за то, что в них якобы оскорблялось религиозное чувство верующих. Так, пострадали комедия Гоголя «Ревизор» - за насмешливое отношение к религии и церкви; опера А. Рубинштейна «Демон» - за положения, несовместимые с учением православной церкви (либретто пришлось переделывать по указке духовных цензоров); драма Л. Н. Толстого «И свет во тьме светит» - за критику православной церкви. Духовное ведомство в 1910 г. добилось запрещения ее постановки.
Духовные власти относились враждебно и к передовой науке, к ее лучшим представителям. Опасаясь, что развитие естествознания и распространение материалистических идей подорвет основу христианской религии - веру в бессмертие души, духовные власти боролись против распространения этих идей. В 1866 г. появилась замечательная книга русского ученого И. М. Сеченова «Рефлексы головного мозга», в которой разоблачались религиозные представления о человеке и его душе. По настоянию духовных цензоров эту книгу «за изложение самых крайних материалистических взглядов» признали вредной и наложили на нее арест. Автора хотели сослать в Соловецкий монастырь «для смирения и исправления». Но к книге И. М. Сеченова было привлечено внимание общества, и, боясь возбудить к ней особый интерес, цензурное ведомство было вынуждено снять с нее арест. Однако труд И. М. Сеченова продолжал долгое время числиться в списках запрещенных книг. Автора книги зачислили в число «неблагонадежных» и запретили ему читать лекции для народа 15 .
Против развития отечественной науки был и московский митрополит Филарет. Он осудил лекции выдающегося русского естествоиспытателя К.Ф. Рулье (1814-1858), отстаивавшего материалистические принципы в биологии, и обвинил его в том, что он подрывает веру в библейские мифы о сотворении мира. Преследование выдающегося ученого привело его к преждевременной смерти 16 . Гонениям со стороны Филарета подвергся и другой выдающийся ученый - историк, профессор Московского университета Т. Н. Грановский. Его обвинили в том, что он оказывает вредное влияние на студентов, так как в своих лекциях по истории он не упоминал о роли божественного промысла в историческом процессе. Под цензурным запретом были произведения выдающегося представителя русского материализма А.И. Герцена, который в страстных и гневных словах разоблачал реакционную сущность православной церкви, защиту ею самодержавия и помещиков, враждебное отношение церкви к развитию отечественной науки. В 1893 г. была сделана попытка издать в России сочинения А. И. Герцена, но из четырех тысяч страниц его сочинений цензурой было вымарано больше трех тысяч, и издание не увидело света. Причиной запрещения, как писали защитники духовного ведомства, был «атеизм А. И. Герцена и его социальные идеи». Представители духовного ведомства, добиваясь запрещения произведений А. И. Герцена, выпускали против него грязные книжонки, в которых называли Герцена «богоотступником и врагом христианской веры, противником православия».
С большой враждой встретили духовные власти учение великого английского ученого Чарльза Дарвина, основоположника материалистического учения о происхождении видов, нанесшего сокрушительный удар по религии. Дарвин-де и его последователи подрывают основы религии, не оставляя места для нравственности. Труды Ч. Дарвина преследовались и уничтожались. В 1890 г. была предпринята попытка познакомить русских читателей с книгой, популяризовавшей идеи Дарвина: «Чарлз Дарвин и его учение». Эту книгу духовные цензоры назвали «катехизисом материалистического отрицания религиозных идей». Она была запрещена. В 1895 г. за материалистический характер запретили книгу Ч. Дарвина «Происхождение человека и половой отбор». Не увидели русские читатели и книгу Сюдекума Альберта о жизни и учении Дарвина. Ее признали антирелигиозной и уничтожили 17 .
Борясь против учения Дарвина, духовные власти не ограничивались запрещением произведений Дарвина, книг и статей, популяризовавших его взгляды. Они выступали против дарвинизма в своих проповедях, печатали статьи в журналах, книги, направленные против Дарвина и его учения. Называя учение Дарвина «богохульным», они пытались доказать его «ненаучность», обвиняли Дарвина в том, что он разрушает нравственность. Духовные цензоры писали, что между эволюционной теорией и христианством существует противоречие самое серьезное, самое коренное, что учение Дарвина отрицает то, что составляет самую сущность религии.
Духовная цензура осуждала также материалистические идеи Эрнеста Геккеля (1834-1919) - крупнейшего немецкого ученого, естествоиспытателя и последователя Дарвина. В своих трудах Геккель клеймил идеализм и церковное мракобесие, вскрывал реакционную роль церкви, разоблачал религиозные суеверия, а руководителей церкви называл «бессовестными шарлатанами и обманщиками». По настоянию духовенства произведения Геккеля попали в черные списки. Так, в 1873 г. запрещению подвергся труд Геккеля «Естественная история мироздания», ниспровергавший основы религии, особенно потому, что автор развивал в нем материалистическое учение о мироздании и, как считали духовные цензоры, глумился над библейскими сказками о происхождении мира и человека. В 1879 г. в списках оказалась и его «История племенного развития организмов», в которой излагалась эволюционная теория; книга была сожжена. В 1902 г. сожгли и всемирно известную книгу Э. Геккеля «Мировые загадки». За беспощадную критику идеализма и поповщины, за «дерзкие выходки против высочайших предметов христианского почитания» эта книга числилась в черных списках еще в 1916 г. 18
Опаснейшим врагом религии считали и крупнейшего материалиста домарксова периода Людвига Фейербаха (1804-1872). Работы Фейербаха «О сущности религии», «История новой философии», «Теогония», «Мысли о смерти и бессмертии», «Сущность христианства» считались цензорами разрушительными для религии и христианства, так как в них критиковались библейские сказания о создании мира, человека, жизни на земле, о бессмертии души, разоблачалось религиозное мировоззрение. Еще в 1907-1910 гг. по настоянию духовных цензоров произведения Фейербаха, подрывавшие устои религии, уничтожались. Опасаясь разрушительной силы идей философа, цензурное ведомство, защищавшее интересы православной церкви, не разрешало излагать взгляды Фейербаха даже в журнальных статьях.
Великие идеи научного коммунизма вызывали злобу и ненависть правительства и духовных властей, особенно в период развертывания острой классовой борьбы. Указывая на огромную революционизирующую силу великих идей Маркса и Энгельса, призывавших пролетариат к борьбе с эксплуататорами, царские чиновники и представители духовной цензуры всякий раз отмечали и атеистический характер этих идей. В 1888 г. за материалистические взгляды был наложен запрет на труд Ф. Энгельса «Людвиг Фейербах и конец немецкой классической философии». Через 20 лет это произведение Энгельса вновь подвергли запрещению. В 1914 г. запретили работу Энгельса «Принципы коммунизма», а в 1915 г. признали «кощунственной» работу «От классического идеализма к диалектическому материализму»; весь тираж этой книги был уничтожен 19 . Духовные власти не могли простить Энгельсу его материалистических взглядов и разоблачения им реакционной роли религии и христианства, а также вскрытия им социальных корней религии. Запрещениям подвергалось и собрание сочинений основоположников научного коммунизма: церковники справедливо считали, что эти бессмертные произведения зажигательно действуют на умы читателей.
Православная церковь, как мы видели, относилась к науке, особенно материалистической, с непримиримой враждебностью. Так, харьковский епископ Амвросий писал в 1901 г., что развитие науки приводит к росту неверия. Прогрессивных ученых он называл «опаснейшими врагами церкви» 20 . Другой епископ, Иннокентий, призывал отказаться от научного мировоззрения и вернуться к вере 21 . С особенной силой мракобесие выявилось в период первой русской революции. Церковники готовы были положить на костер и плаху всех, кто не разделял их реакционных взглядов на науку. Так, московский епископ Никон обвинял в 1905 г. московских профессоров в том, что они-де сгубили юношество и вовлекли его в революцию 22 . К этой точке зрения присоединился и петербургский митрополит Антоний Вадковский.
Пытаясь обосновать учение о боге как о создателе и управителе вселенной, представители церкви нападали прежде всего на принцип материальности мира. Они отрицали также объективный характер законов природы, ее вечность. Бог, мол, побеждает законы естества, следовательно возможны чудеса. Единственным источником мудрости и знания объявлялась Библия, а единственным критерием истины - религия; научное мировоззрение отвергалось как противоречащее этому критерию, всякое знание, идущее против религии, считалось псевдонаучным, ложным. Служители культа пытались убедить народ, что наука не принесла человечеству пользы, что она бесплодна и бессмысленна, не нужна для практической жизни. Таким образом духовенство настраивало народ против науки и ее прогрессивных представителей.
Однако церковь не могла помешать развитию научных идей, победоносному распространению материалистической науки в России. Она была вынуждена приспосабливаться к новому времени. Теперь церковники заявили, что между наукой и религией нет противоречия, что естествознание и социальные науки не опровергают откровений и чудес, но согласуются с ними. Фальсифицируя данные науки, духовенство стало доказывать, что современное естествознание подтверждает библейские сказки о сотворении мира, что эволюционная теория не отвергает догматы христианской церкви (сотворение человека, его грехопадение и искупление), что развитие естествознания вовсе не ведет к атеизму и не опасно для религии, что наука и религия могут жить между собой в союзе. Церковь стала бороться с подлинной наукой более тонкими методами. Религия, мол, не противоречит науке, а защищает ее, «здравые» научные познания-де вполне уживаются с искренней верой. Этой проповедью необходимости примирения религии с наукой духовенство стремилось отвлечь народные массы от революционной борьбы.
Прогрессивные представители русского общества вели непримиримую борьбу против поповщины и мракобесия, против реакционной политики церкви и царизма в области просвещения и науки. Большевистская партия боролась с религией и церковью как одной из главных опор самодержавия. Однако в условиях самодержавия эта борьба могла иметь лишь ограниченные масштабы. Только после завоевания власти пролетариатом в октябре 1917 г. стало возможным подлинное просвещение народа и победоносное шествие науки во имя счастья народа.
Мы стремились показать, в каких формах проявлялась инквизиторская деятельность православной церкви. Как мы видели, уже в древней Руси православная церковь боролась с антифеодальными движениями, принимавшими религиозную оболочку - ересью стригольников, новгородско-московской и т. д. Церковь теоретически обосновывала необходимость применения к еретикам и церковным мятежникам «лютых казней» и пыталась пересадить на русскую почву нравы католической инквизиции. Подобно своим католическим собратьям, православные инквизиторы распространяли и поддерживали в народе веру в существование нечистой силы. Ведовские процессы, гонения раскольников - вот «достойные» подражания испанским инквизиторам.
Повсеместный сыск и предание суду раскольников производились при непосредственном участии специально созданных для этого церковных органов. Под флагом борьбы за чистоту православия проводился массовый террор над раскольниками с применением к ним «градского» суда. Одной из форм протеста против этого террора было их массовое самосожжение.
Инквизиционными методами насаждалось православие среди нерусских народов. Наиболее мрачную память о себе оставила Новокрещенская контора. Ее деятельность была причиной многочисленных народных волнений. Насильственная христианизация - основной метод колониальной политики самодержавия, которое ставило своей задачей обрусить народы нерусской национальности, уничтожить их национальную культуру.
Сожжение на кострах, каторжные работы, лишение гражданских прав, ссылка и преследования - вот средства защиты православной веры. Под видом сохранения ее «чистоты» насаждалась религиозная нетерпимость. Переход из православия в другие религии жестоко карался. В царском законодательстве существовала целая система наказаний для борьбы со свободой совести. Инициатором ее выступало духовное ведомство. Вероотступников и ослушников «воспитывали» в монастырских тюрьмах в тяжелейших условиях в течение многих лет. Сомневающихся в вере и критикующих религию отлучали от церкви и предавали анафеме.
Такова была деятельность православной инквизиции. И хотя православная церковь не имела такого организованного аппарата, какой был у католической церкви, она расправлялась с церковными «мятежниками» с не меньшей жестокостью, чем это делали католические инквизиторы.
Читатель может спросить: а как обстояло дело с инаковерующими у представителей других христианских и нехристианских религий - у лютеран, сектантов, иудеев, мусульман? Представители этих религиозных учений также были жестокими инквизиторами и пытались огнем и мечом задушить ростки свободомыслия, критику официального учения этих религий. Каждая из этих религий, проповедуя свою исключительность, отличалась нетерпимостью к другим религиям, ее представители прибегали к насилиям над совестью граждан для «доказательства» превосходства исповедуемой ими веры, особенно если на их стороне был карательный аппарат государства.
Таким образом, любая религия, будь то христианская или нехристианская, несовместима со свободой совести. Вместе с тем буржуазная «свобода совести» - не что иное, как терпимость ко всем видам религиозной свободы совести. Практически это сводится к тому, чтобы взять на откуп все религии и с их помощью одурманивать трудящиеся массы. Рабочая же партия, как указал Маркс, должна стремиться освободить совесть от религиозного дурмана 23 .
- Более подробно об этом см. Е. Ф. Грекулов. Православная церковь - враг просвещения. Изд-во АН СССР, 1962.
- «Журнал московской патриархии», 1956, № 5, стр. 66.
- М. В. Ломоносов. Избранные философские произведения. М, 1950, стр. 397.
- П. П. Пекарский. История Академии наук, т. II. СПб., 1873, стр. 603 - 604.
- «Архивное дело», 1938, № 1 (45), стр. 93.
- «Правда», 27 июня 1912 г.
- П. С. Иващенко. Народная школа в Белоруссии с конца XIX в., дисс, стр. 54.
- Ш. Ганелин. Очерки по истории средней школы. М, 1954 стр. 45.
- А. И. Герцен. Собрание сочинений, т. 14, стр. 481.
- «Архивное дело», 1930, № 1 (45), стр. 90.
- «Листовки Петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса 1895 - 1897 гг.» Л., 1934, стр. 646.
- А. Котович. Духовная цензура в России. СПб., 1909, стр. 559.
- «Книжные новости», 1937, № 12.
- «Литературное наследство», т. 22 - 24, 1935, стр. 627, 635 - 673; т. 33 - 34, 1939, стр. 583 - 584.
- «Материалы по пересмотру действующих постановлений цензуры и печати», ч. I. СПб., 1870, стр. 499 - 505; В. Прокофьев, Атеизм русских революционных демократов. М., 1955, стр. 88.
- «Русская старина», 1903, № 12, стр. 687.
- «Вопросы истории религии и атеизма», 1960, № 7, стр. 411 - 421.
- «Вопросы философии», 1958, № 9, стр. 89; см. также «Архивное дело», 1938, № 1 (45), стр. 86 - 87.
- «Историк-марксист», кн. 8 - 9, 1935, стр. 65 - 88.
- «Вера и разум», 1901, № 12.
- Там же, стр. XI.
- Газета «Русь», 1905, № 164.
- К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения, т. II. М., 1955, стр. 26.
Возможно, сейчас генетика является тем, чем она и должна являться, а именно полноценной научной дисциплиной, которая играет важнейшую роль в медицине, сельском хозяйстве, генной инженерии и даже производстве, но раньше всё было несколько иначе.
До и после Великой Отечественной войны у генетики в России была незавидная судьба. Если в начале ХХ века она всячески поощрялась как новая, инновационная дисциплина, то в период Сталинской власти на генетику было наложено табу.
Преследование генетиков началось в 30-е годы. В то время было два неравнозначных по силе лагеря, и генетики были куда менее сильны в новой реальности. На их стороне была наука, обоснованные аргументы, доводы и научные работы, которые писались годами. Ученые предлагали экспериментально подтвердить свою точку зрения, чтобы сбросить с себя все возможные подозрения.
Но мир был другим, и нападки на ученых не несли в себе рационального зерна. Их противники, во главе которых стоял Трофим Денисович Лысенко, использовали в дискуссиях лишь оскорбления и политическую подоплеку. Так, например, они говорили, что у советского народа не может быть наследственных болезней, а генетика – это выдумка нацистов, и её популяризация будет вести к фашизму.
Лысенко говорил, что не может быть определенного вещества наследственности, он считал, что наследственностью обладает весь организм, а гены – выдумка, ведь их никто не видел. Особым абсурдом кажется то, что этот «академик» считал, что именно воспитание поможет мутировать должным образом, а наследственность сможет измениться к лучшему.
Политическая ангажированность была очень заметна в этих спорах. Лысенко использовал разные ярлыки для того, чтобы атаковать настоящую науку и ученых. Когда генетики ссылались на иностранных ученых в своих трудах, они сразу становились «подпевалами иностранщины», законы Менделя – австрийского биолога, открывшего законы наследования моногенных признаков – называли «гороховыми законами». Сторонники Лысенко смеялись над тем, как генетики экспериментируют над дрозофилами (такие мухи, которых часто используют для опытов, ввиду их быстрого размножения), считая, что экспериментировать надо над коровами, овцами, курами. А мухи – это пустая трата народных средств.
Но всё не проходило так спокойно. Взаимные оскорбления для нас – это норма жизни. Они есть в интернете, на улице и дома. Но ученым пришлось куда хуже. Первой жертвой стал ученый С.С. Четвериков: из-за организации семинаров по генетике он был уволен из института и выслан из Москвы в Свердловск. Это было очень хорошим итогом для него, потому что после ученые не отделывались так легко. В 1937 году было арестовано много представителей генетики, среди них был Г.А. Надсон, который погиб в заключении, после был арестован сам Н.И. Вавилов, выдающийся ученый-генетик, ботаник и селекционер. Он был осужден и приговорен к расстрелу, однако расстрел заменили на 20 лет заключения, что было равнозначно смерти. Умер он в 1943 году в Саратовской тюрьме от истощения. Далее были арестованы Г.Д. Карпеченко, Г.А. Левитский, которые также умерли в тюрьме. Забавно, но Вторая мировая война дала передышку для ученых, о них ненадолго забыли, однако потом гонения возобновились снова.
Это был период, который назывался «Лысенковщиной». Сам Лысенко был фигурой довольно занимательной, обложенной всяческими государственными наградами, званиями и титулами. Он основал псевдонаучное направление в биологии – мичуринская агробиология, которая к знаменитому селекционеру Мичурину отношения почти никакого не имеет, так как он был давно мертв. Лысенко инициировал все преследования, многие из которых закончились смертями, а также затормозил огромный пласт отечественной науки.
Как это у него вообще получилось? Всё просто: дружба с диктатором, который ему покровительствовал. Трофим Денисович обладал своей долей власти в правительстве, он являлся заместителем председателя Совета Союза Верховного Совета СССР с 1937 по 1950 год. Стал известен благодаря технике «яровизации», которая была якобы изобретена им самим, хотя на деле была известна уже давно, как минимум с 1854 года. Это и его дружба со Сталиным и дали ему в руки достаточно большую власть.
Но когда вождь умирает, а его культ становится менее значимым и подвергается критике даже среди партийной верхушки, авторитет этого шарлатана идёт на убыль. Школа Лысенко постепенно теряет свою значимость, а в 1970 году становится общепризнанным лженаучным учением.
Большое значение в этом вопросе сыграла обеспокоенность научного сообщества СССР разгромом генетики. Мощную поддержку оказали ученые-ядерщики, которые вместе с биологами и другими специалистами инициировали в 1955 году знаменитое «письмо трехсот», в котором виднейшие люди науки призывали открыть дискуссию по восстановлению репутации и изучений в области генетики. Сначала всё шло не очень, и новые институты, открытые для этой дисциплины, часто подвергались проверкам, целью которых было их закрытие. Но они выжили и смогли продолжить свою деятельность.
От наследия «Лысенковщины» ничего почти не осталось, хотя во Франции ежегодно присуждается премия имени Лысенко, которая по своей сути является антинаградой. Её формулировка звучит следующим образом: «Автору или лицу, которые своими произведениями или деятельностью внесли образцовый вклад в дезинформирование в области науки или истории, используя идеологические методы и аргументы».
Такая борьба в научных кругах породила много своих героев. Например, известно высказывание И.А. Рапопорта, которого не могли просто так казнить, ведь он являлся героем только что окончившейся войны. Его принуждали публично отречься от хромосомной теории, ссылаясь на речь Молотова, на что он ответил, что лучше разбирается в генетике, чем Молотов. В то время это было проявлением мужества, ученый отделался лишь исключением из партии и увольнением из института. Наверняка есть и другие люди, которые достойно встречали «лысенковцев», не имея за плечами никакой гарантии того, что их не казнят. Удивительно, но в такой период сформировались основные школы этой дисциплины, несмотря на то, что существовали они чуть ли не подпольно.
Довольно темная веха в истории, не так ли? Особенно в государстве, которое публично ставило во главу угла научный подход. Хотя все мы понимаем, что слова – одно, а дела – другое. И нам необходимо вынести из этой истории свой собственный вывод. Возможно ли такое сейчас? Не объявится ли какой-нибудь современный «Лысенко», который точно так же начнёт громить, к примеру, психологию, хирургию или, опять же, генетику? Откажется ли наше современное научное сообщество от своих взглядов, если над их головами будет висеть тяжесть заключения, или проявит мужество? Иногда мир очень быстро меняется, поэтому не стоит отрицать саму возможность того, что подобное может произойти снова.