Функция "чтения" служит для ознакомления с работой. Разметка, таблицы и картинки документа могут отображаться неверно или не в полном объёме!

ущемления интересов другой стороны.

Сущность социального конфликта заключается не столько в возникновении противоречия, столкновении интересов, сколько в противодействии субъектов социального взаимодействия и в способе разрешения создавшегося противоречия.

Источником такого противоборства выступают социальные противоречия, обострившиеся до высшей стадии, когда исчерпаны другие способы их снятия или устранения. В качестве противоречий выступают, как правило, социальные интересы, отражающие различные ценностные ориентации и нормы социальных субъектов - конфликт в данном случае выступает средством, способом разрешения социальных противоречий в социальном взаимодействии субъектов.

Разновидности таковых с различных сферах общественной жизни - политике, экономике, праве, военной сфере и т.п. позволяет заключить, что все виды конфликтов обладают всеми свойствами, общими для социальных конфликтов и наряду с этим содержат некоторые специфические, отличающие их от других конфликтов свойства1.

Следовательно, социальный конфликт выступает наиболее острым социальным процессом и способом разрешения значимых противоречий, возникающих в процессе социального взаимодействия различных социальных субъектов (личностей, групп, классов, этносов, наций, народов, государств и т.д.). Социальный конфликт заключается в противодействии субъектов друг другу и, как правило, сопровождается негативными эмоциями и чувствами, направленными на противостоящую сторону.

Не все противоречия интересов приводят к социальным конфликтам, но чтобы конфликт стал неизбежным - противоречия должны приобрести антагонистический характер.

Социальный конфликт выступает своеобразным социальным механизмом, способствующим развитию социальной общности, движению вперед, решению и снятию накопившихся проблем социальной стагнации и противоречий социального прогресса. В конечном счете, социальный конфликт ведет к установлению и достижению (временному) согласия и социального порядка.

Вопрос о социальных конфликтах в России необходимо начать с определения условий их возникновения, т.е. необходимо сформировать образ России того времени. Характеризуя его можно говорить о складывании единого русского государства. В него вошли земли Великого Владимирского княжения, Новгорода, Пскова, Рязани и Смоленска. Политически можно говорить о существовании деспотии. "Деспотия", чей корень есть греческое despotes, имеет более ли менее ту же этимологию, что и patrimonial, Р.Пайпс, характеризуя ее говорит об отклонении от истинно монархической власти, (которая, читается, уважает право собственности своих подданных) или ее извращение., называя его вотчинным режимом, самостоятельная форма правления. Вотчинный

ГЛАВА ВТОРАЯ. СОЦИАЛЬНЫЕ КОНФЛИКТЫ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII ВЕКА.

2.1. Городские волнения и бунты в России XVII века.

Как уже было сказано выше, во многом в возникновении ряда городских восстаний того времени свою роль сыграла экономическая политика государства, что было вызвано сложным внешнеполитическим положением Московского государства. Исключением являлось только «антигодуновское» восстание в Москве, которое С.В.Бахрушин рассматривал как крупнейшее проявление классовой борьбы в русских городах в начале XVII века.
По мнению того же исследователя, Борис Годунов лишь террором удерживал «низы» московского населения в повиновении. С его смертью положение переменилось. Выступление против династии Годуновых вылилось и большое народное движение, направленное против господствующего класса.
В московском восстании участвовали представители самых различных социальных слоев: «чернь вся, и дворяне, и дети боярские, и всякие люди москвичи» (1, с. 184). Взявшись за оружие, восставшее население Москвы действовало с большой решительностью. Как писали англичане в своем отчете, «весь город был объят бунтом: и дома и погреба и канцелярии думных бояр, начиная с Годуновых, были преданы разгрому»; «московская чернь, без сомнения, сделала вес возможное»; «толпа сделала, что только могла и хотела: особенно досталось наиболее сильным мира, которые, правда, и были наиболее недостойными»; «более зажиточные подвергались истязанию, жалкая голь и нищета торжествовала»; «с богатых срывали даже одежду» (2, с. 204).
Во время других восстаний народ, доведенный до отчаяния притеснениями, требовал выдачи ненавистных ему чиновников и расправлялся с ними. Переворот 1605 года имел свои отличительные черты. Несмотря на все обличения самозванца, народ имел собственное представление о правлении Годуновых. Как видно, в массе столичного населения их не считали ни жестокими угнетателями, ни кровопийцами. По этой причине в день восстания никого не убивали и не казнили. Правительство, со своей стороны, не сделало никаких попыток к вооруженному подавлению мятежа. И все же в день переворота не обошлось без жертв.
Добравшись до винных погребов, люди разбивали бочки и черпали вино кто шапкой, кто башмаком, кто ладонью. «На дворах в погребах, - записал летописец, - вина опилися многие люди и померли..» (2, с. 203)
Внезапно вспыхнув, восстание так же внезапно улеглось после полудня того же дня. На улицах появились бояре, старавшиеся навести порядок.
Положение социальных низов в обстановке тяжелых поборов и повинностей послесмутной поры было очень нелегким, их недовольство вырвалось наружу в годы Смоленской войны (1632 - 1634), когда они громили дворянские имения в районе военных действий и в соседних уездах. Наиболее мощные народные движения начались в середине столетия.
В 1648 году вспыхнуло движение, получившее в источниках и в отечественной историографии название «соляного бунта» (14, с. 96). Восстание началось 1 июня, когда Алексей Михайлович возвращался с богомолья из Троице-Сергиева монастыря. В городе его встретила большая толпа москвичей и приезжих. С криками окружили карету царя и жаловались на Л. С. Плещеева, начальника Земского приказа, ведавшего управлением столицы. Царь поехал дальше. Восставшие пытались подать челобитную царице. Но стрелецкая охрана разогнала их, арестовав при этом 16 человек. Это привело в ярость народ, и в царскую свиту полетели камни. К движению присоединились стрельцы и холопы. 2 июня и на следующий день восставшие перешли от требований и угроз к действиям: пострадали десятки дворов московских бояр и дворян, дьяков и богатых купцов. Н. Чистого, который был известен в народе как беззастенчивый взяточник, инициатор огромного налога на соль, введенного за несколько лет до восстания и отмененного за полгода до него, восставшие изрубили, бросив тело на кучу навоза.
Дворяне и верхи посада, используя сложившуюся обстановку, растерянность и ослабление правительства, подали царю челобитную. В ней выдвигались требования упорядочения судопроизводства, правильного ведения всех дел в приказах, созыва Земского собора для разработки нового «Уложения». Власти созвали Земский собор, принявший решение подготовить новое «Уложение». Волнения в столице не прекращались до конца года. Правительству удалось к этому времени стабилизировать положение (68 , с. 12).
Под влиянием событий в Москве в южнорусских городах наиболее сильные движения произошли в Курске, Козлове, Ельце, Ливнах, Валуйках, Чугуеве и других; на севере - в Сольвычегодске, Устюге Великом. В Сибири - в Томске, Енисейском остроге, Кузнецке, Верхотурье; они продолжались и во второй половине XVII века.
Два года спустя после восстаний в Москве и других городах поднимаются на борьбу посадские и иные люди Пскова и Великого Новгорода - против спекуляции хлебом, дороговизны, голода.
Спекуляция хлебом, которая проводилась по прямому предписанию властей, послужила поводом к восстанию. Правительству было выгодно взвинтить цены на хлеб, так как происходившая в это время расплата со шведами за перебежчиков в Россию из территорий, отошедших к Швеции по Столбовскому миру 1617 года, частично производилась хлебом по местным рыночным ценам (22, с. 206).
Псковское восстание началось 28 февраля 1650 года, когда посадские люди и стрельцы взяли под стражу воеводу и организовали собственное правительство в Земской избе во главе с хлебником Гаврилой Демидовым. 15 марта восстание вспыхнуло в Новгороде. Таким образом, два больших города отказались повиноваться царскому правительству. Вскоре Новгород был вынужден покориться царскому воеводе князю И. Хованскому, который тотчас же посадил в тюрьму многих участников восстания. Псков продолжал бороться и отбивал нападения царского войска, безуспешно штурмовавшего стены города.
Правительство восставших псковичей, во главе с Гаврилой Демидовым, провело мероприятия в интересах городских низов. Земская изба взяла на учет продовольственные запасы, принадлежавшие дворянам и купцам. Для организации обороны во главе военных сил, оборонявших город, были поставлены посадские люди и стрельцы. Некоторые дворяне, уличенные в сношениях с царскими войсками, были казнены. Восставшие привлекли на свою сторону крестьян и посадских людей в пригородах. Большинство пригородов (Гдов, Остров и др.) поддерживали псковичей. Началось крестьянское движение, охватившее громадную территорию от Пскова до Новгорода. Крестьяне жгли помещичьи усадьбы, нападали на небольшие дворянские отряды, тревожили тыл армии Хованского.
В Москве и других крупных городах было неспокойно. Население обсуждало слухи о псковских событиях и выражало не только симпатии к восставшим псковичам, но и свою готовность к вооруженной борьбе. Царское правительство, спасая ситуацию, созвало Земский собор. На этом соборе было решено отправить в Псков делегацию выборных людей. Обещая амнистию восставшим, делегация уговорила псковичей сложить оружие. Однако обещание было нарушено, и правительство отправило Демидова вместе с другими руководителями восстания в далекую ссылку.
Мощное, хотя и скоротечное восстание вспыхнуло в Москве - «медный бунт» 25 июля 1662 года. Его участники - столичные посадские люди и часть стрельцов, солдат, рейтар московского гарнизона - предъявили царю Алексею Михайловичу свои требования: снижения налогов, сильно возросших в связи с войнами с Польшей и Швецией, отмены медных денег, выпущенных в огромных количествах и приравненных к серебряным. К тому же, на рынке появилось много фальшивых денег. Все это привело к сильному обесцениванию медной монеты, дороговизне, голоду.
Во всех своих невзгодах, страданиях простой люд обвинял И.Д. Милославского, царского тестя и главу правительства, других бояр, богатых купцов В. Т. Шорина и др.
Подготовленное заранее выступление началось рано утром 25 июля. Многие тысячи москвичей слушали чтение «воровских листов на Лубянке, Красной площади. До 4 - 5 тыс. восставших с «листами» и челобитной пошли в село Коломенское, где находился царь со двором. А в столице начались погромы дворов бояр, гостей, приказных начальников. В Коломенском восставшие, ворвавшиеся через ворота, сломив сопротивление стрелецкой охраны, вручили свои требования царю Алексею. Алексей Михайлович и бояре уговаривали восставших, призывали проявить терпение, упрекали за «мятежное» поведение, обещали расследовать вину «изменников», уменьшить налоги. В ходе дальнейших разговоров их сумели убедить, и один из восставших «с царем бил по рукам». Участники движения, царисты по своим убеждениям и иллюзиям, успокоились и направились в Москву. На полпути их встретила новая толпа москвичей, шедших в Коломенское. Обе партии повстанцев объединились и направились к царской резиденции. Их уже было до 9 - 10 тыс. человек. На двор к царю они пришли опять «силно». Вели переговоры с боярами, «сердито и невежливо» разговаривали с царем. Снова требовали бояр «для убийства». К этому времени в Коломенское по приказу царя уже были стянуты войска (от 6 до 10 тыс. человек). Алексей Михайлович «закричал и велел» стрельцам, придворным и холопам «побивать» восставших, «сечь и рубить без милости, имавши их, вешать... и в реках топить и в болотах». Началась кровавая и беспощадная расправа. Было убито или арестовано не менее 2,5 - 3 тыс., человек (41, с. 277).
В начале 1663 года отменили медные деньги, откровенно мотивируя эту меру желанием предотвратить новое «кровопролитие» - «чтоб еще чего меж людми о денгах не учинилося», царь велел их «отставить» (15, с. 97).
Самыми крупными городскими движением в конце столетия стали Московские восстания 1682 и 1698 годов. Первое из них отличалось длительностью и упорством. После смерти царя Федора 27 апреля 1682 года выступили стрельцы и солдаты Московского гарнизона. Их отчасти поддержали московские низы, особенно раскольники. Стрельцы, будучи частью русской армии, несли охрану Кремля, следили за порядком в столице, подавляя при случае народные волнения, выступления против властей, знати. За свою службу получали жалованье, но выдавали его нерегулярно и к тому же с середины XVII века уменьшили вдвое. Чтобы прожить, стрельцы с разрешения властей занимались торговлей и ремеслом, что давало некоторый доход, с которого их заставили платить налоги (до этого их освобождали от подобной тяготы).
Сложный характер имели стрелецкие восстания конца XVII в. В мае 1682 г. выступление стрельцов было спровоцировано борьбой в правительственных кругах за власть. Неустойчивость и растерянность в верхах были использованы стрельцами для предъявления требований об увеличении льгот и регулярной уплате жалования (10, с. 63).
Нарастающее недовольство стрельцов (как и солдат, пушкарей и прочих мелких служилых людей) усугубили насилия, вымогательства, взятки приказных и военных начальников - руководителей Разрядного, Стрелецкого и других приказов, которые ведали военным делом, стрелецких и солдатских полковников. Стрельцы уже зимой и весной 1682 года не раз жаловались на полковников, но безрезультатно. Разъяренные отказами правительства Нарышкиных, пришедших к власти с воцарением 10-летнего Петра I, ухудшением своего положения, стрельцы собирались на тайные сходки и открытые совещания, обсуждали свои требования. Составляли списки лиц, допускавших злоупотребления, чтобы потом с ними расправиться. 30 апреля они предъявили правительству ультиматум: выдать на расправу 16 военных командиров. Царица-регентша Наталья Кирилловна и ее помощники, растерявшиеся и бессильные, уступили - этих начальников сняли с постов, били кнутом. Власти надеялись, что теперь все успокоится. Срочно вызвали из ссылки А. С. Матвеева, который возглавлял правительство в конце жизни царя Алексей. Нарышкины рассчитывали на то, что по приезде в Москву он наведет порядок. Но эти надежды не сбылись (10, с. 67).
Восставшие стрельцы и солдаты по заранее намеченному плану пришли в Кремль и начали расправы. 15 - 17 мая были убиты Матвеев, отец и сын Долгорукие, несколько Нарышкиных, стрелецких начальников, приказных дьяков. Восставшие овладели положением в столице, диктовали свою волю правительству. Конец весны, лето и начало осени 1682 года прошли под знаком политического всесилия восставших стрельцов и их сторонников. Стрелецкое войско в Москве стали именовать «надворной пехотой», в честь их заслуг (во время событий 15 - 17 мая) на Красной площади соорудили «столп» (обелиск). Стрельцы получили задержанное за многие годы жалованье, подарки; с их бывших полковников взыскивали, подчас с помощью батогов, удержанные со стрельцов и солдат деньги (по составленным заранее спискам) и возвращали обиженным.
При всей силе в первые недели и месяцы движения повстанцы оказались и не могли не оказаться очень слабыми в политическом плане - на непосредственную власть они не претендовали, поскольку править просто не умели. Князья Хованские, отец и сын, знатные Гедиминовичи (потомки великого князя литовского Гедиминаса), возглавили Стрелецкий приказ и некоторые другие учреждения и оказались как бы во главе стрельцов-повстанцев.
На самом деле Хованские, конечно, отнюдь не предводители восстания; цели его участников, в первую очередь стрельцов - выходцев из народных низов (крестьян, ремесленников, холопов), были им чужды. Попросту водоворот событий, бурных и драматичных, захватил этих охотников до власти, денег, привилегий, и они волею судеб оказались в одной лодке с социально чуждыми им людьми, пытались опереться на них в борьбе за власть.
Это им не удалось: выиграли регентша Софья и боярин князь В.В. Голицын, ставший по ее указанию главой правительства, канцлером. Новые правители, используя авторитет царской власти, правительственную машину, которая оказалась в их руках, а не Хованских, политически попросту бездарных, в конце концов овладели положением. Собрали дворянское войско, сосредоточив отдельные его полки в разных городах Подмосковья, и заставили осенью того же года восставших капитулировать.
Попытка четырех московских стрелецких полков 16 лет спустя организовать новое восстание закончилась их полным поражением от правительственных войск под стенами Воскресенского монастыря (под Истрой, к западу от столицы). В ходе «стрелецкого розыска» сотни мятежников казнили. Петр, не хотевший учесть их бедственное положение (они голодали, нищенствовали на пути из недавно взятого Азова к западной границе России), жестоко отомстил тем, кого ошибочно считал слепым орудием царевны Софьи.
Стерелецкие восстания заключают бесконечную череду городских восстаний семнадцатого века, таких разных на первый взгляд, но сходных по своему характеру, сущности, причинам, указанным нами во втором параграфе первой главы данного исследования. Именно в этих социальных конфликтах наиболее ярко проявилось недовольство городских низов политикой правительства (в частности, экономической)

2.2. Крестьянские и казацкие волнения в XVII веке. Народное движение под предводительством С. Разина.

Как уже говорилось выше, городские бунты и восстания XVII в. были вызваны совершенно конкретными обстоятельствами, вполне определенными ошибочными действиями властей (отсюда названия: Соляной - из-за чрезмерных налогов на соль, Чумной - спровоцированный страхом перед «моровым поветрием», усугубленным нерасторопностью московской администрации, Медный - из-за экономически непродуманной чеканки быстро обесценивающихся медных рублей в неоправданных количествах и т. п.). Несмотря на всю первоначальную агрессивность бунтовщиков, покончить с ними не составляло большого труда, отчасти удовлетворив требования, отчасти применив силу против узколокальных выступлений.
Совсем иной оборот приняло движение Степана Разина, которое в историографии советского периода принято было называть «крестьянской войной». Но это было действительно наиболее мощное восстание XVII в., и это была крестьянская война (1670 - 1671 гг.) под предводительством Степана Разина, война с наличием двух противостоящих армий, наличием военных планов и боевыми действиями, с вытекающими из них последствиями реальной угрозы московскому правительству. Война явилась прямым результатом обострения классовых противоречий в России во второй половине XVII в. Тяжелое положение крестьян приводило к усилению побегов на окраины. Крестьяне уходили в отдаленные места на Дон и Поволжье, туда, где они надеялись укрыться от гнета помещичьей эксплуатации. Донское казачество не было социально однородным. «Домовитое» казачество по преимуществу жило в привольных местах по нижнему течению Дона с его богатыми рыбными угодьями. Оно неохотно принимало новых пришельцев, бедных («голутвенных») казаков. «Голытьба» скапливалась главным образом на землях по верхнему течению Дона и его притоков, но и здесь положение беглых крестьян и холопов было обычно тяжелым, так как домовитые казаки запрещали им пахать землю, а новых промысловых мест для пришельцев не оставалось. Голутвенные казаки особенно страдали от недостатка хлеба на Дону. Таким образом, видно, что казачество не было однородным, и именно голутвенные казаки мечтали «добыть зипуны» - разжиться в набеге.
Большое количество беглых крестьян оседало также в районах Тамбова, Пензы, Симбирска. Здесь, на порожних землях, крестьяне основывали новые села и деревни. Но вслед за ними, чаще всего в поисках беглецов, немедленно шли помещики. Некоторые из помещиков получали от царя жалованные грамоты на якобы пустующие земли; крестьяне, осевшие на этих землях, опять попадали в крепостную зависимость от помещиков. В городах сосредотачивались гулящие люди, которые добывали пропитание случайными заработками. Среди них большинство было недовольно существующими порядками. Таким образом, гулящие люди вместе с обездоленными городскими низами представляли взрывоопасную массу, готовую в любую минуту к бунту.
Тяжелый колониальный гнет испытывали этнические группы Поволжья - мордва, чуваши, марийцы, татары. Русские помещики бесцеремонно захватывали их земли, рыбные ловли и охотничьи угодья. Государство устанавливало для «инородцев» налоги и повинности (16, с. 344).
На Дону и в Поволжье в 60-е годы XVII столетия скопилось большое количество людей, враждебных крепостническому государству. Среди них было немало поселенцев, сосланных в дальние поволжские города за участие в восстаниях. Разумеется, это только увеличивало вероятность волнений, так как такие поселенцы имели опыт в разного рода выступлениях против правительства и воевод. Кроме того, лозунги Разина им были по душе, потому как бывшие бунтовщики нашли в нем выразителя своих интересов.
Как уже говорилось, сельского хозяйства в XVII в. на Дону почти не существовало и иметь пашню и сеять хлеб запрещалось под страхом смертной казни, и казаки могли кормиться только не слишком частыми посылками хлеба из Москвы в качестве государева жалованья, также лихие набеги в земли враждебного России крымского ханства или грабеж турецких владений на Черном и Азовском морях давали определенный прикорм. Однако походы туда становились очень трудными: в 1660 г. турки и татары закрыли путь в Азовское море. Оставалась одна возможность: путем вооруженного разбоя улучшить имущественное положение - пройдя вниз по Дону, а затем по Волге выйти в Хвалынское (Каспийское) море, с тем, чтобы поживиться в сказочно богатых персидских землях.
Правда, московское правительство, закрывавшее глаза на действия против враждебных Крыма и Турции, совсем не одобряло действий против вполне лояльной к России Персии, бывшей к тому же выгодным торговым партнером. Тут было неизбежно столкновение с государством, которое имело в устье Волги мощную крепость Астрахань, закрывавшую выход на Каспий.
О том, что на Дону накопилось много народу, свидетельствовал поход под Москву донского атамана Василия Уса. В июне 1666 г. т. е. за 4 года до начала разинщины, его отряд в несколько сотен человек выступил с Дона, желая поступить на службу к царю. У Тулы казаки остановились и послали в столицу для переговоров особое посольство, или, по-казацки, станицу. Правительство, не нуждавшееся в услугах воинства Васьки Уса, предложило ему вернуться на Дон. Тогда, атаман, посовещавшись с казаками, послал новую станицу (24, с. 351).
А пока велись переговоры, многие голутвенные казаки из числа усовцев, еще недавно бывшие крестьянами и холопами в Центральной России, подбивали земляков вступать в их отряд. И он рос как снежный ком, очень быстро достигнув нескольких тысяч человек за счет беглых.
Мирный поход перерастал в бунт. С Дона на соединение с Усом выступил еще один отряд. Царь созвал Думу, которая предложила казакам вернуться на Дон, но оставить беглых. Последний пункт противоречил казачьим традициям. Поскольку против усовцев выступили войска во главе с князем Ю. Н. Барятинским, казаки ушли на Дон со своим атаманом, который так и не исполнил ни одного из требований бояр, уведя с собой беглых. Васька Ус исчез, чтобы через некоторое время явиться среди подручных уже другого атамана. Этим атаманом был Степан Тимофеевич Разин.
Точный год его рождения неизвестен. Его отец, Тимофей, пришел на Дон из Воронежа. Он не раз ходил в походы, участвовал в знаменитом Азовском сидении, когда с 1637 по 1642 г. казаки удерживали на свой страх и риск, без помощи Москвы, захваченный ими Азов. Благодаря своим заслугам он стал домовитым, т. е. зажиточным казаком. Есть сведения, что первой женой его была захваченная в плен турчанка, от нее родились три сына - Иван, Степан, Флор. Судьба старшего брата Разина сложилась трагически: во время польской войны он не послушался полкового воеводы Юрия Долгорукого и самовольно со своими казаками вернулся на Дон из тяжелого похода. Воевода, не посчитавшись с казачьими традициями вольной службы государству, его казнил. Возможно, эта казнь сыграла свою роль в появлении у его брата Степана ненависти к боярам.
Средний сын Разина, вскоре после смерти отца, отправился на богомолье в Соловки (1652). Тем самым он исполнял обет соловецким чудотворцам, данный его батюшкой. По дороге он побывал и в столице, куда приезжал еще два раза (в 1658 и 1661 гг.) Донские власти отправляли его на переговоры с московскими боярами и калмыцкими князьями-тайшами. Для посольских дел очень подходили его ум, сноровка, знание нескольких иностранных языков. Степан был и удачливым военачальником. В 1663 г. он командовал отрядом донцов, которые вместе с запорожцами и калмыками ходили против крымских татар и разгромили их под Перекопом.
К моменту, когда Разин стал собирать свою ватагу, ему было около 40 лет. Несмотря на принадлежность к зажиточным (домовитым) казакам (он даже был крестником донского атамана Корнилы Яковлева), он сделал ставку на голытьбу.
Ища объяснение странным превращениям Разина из богомольца и паломника в разбойничьего атамана, историк С. М. Соловьев пишет: «Разин был истый казак, один из тех стародавних русских людей, тех богатырей, которых народное представление объединяет с казаками, которым обилие сил не давало сидеть дома и влекло в вольные казаки, на широкое раздолье в степь, и на другое широкое раздолье - море, или, по крайней мере, на Волгу-матушку. Мы уже видели, что это был за человек Разин; весною сходит он в посольство к калмыкам, а осенью готов уже идти на богомолье на противоположный край света, к Соловецким: «Много было бито, граблено, надо душу спасти!» Воротился Разин с богомолья на Дон, на Дону тесно, точно в клетке, а искателей зипунов, голытьбы, накопилось множество. Все они, и русские, и казаки, и хохлачи, говорили, им идти на Волгу воровать...» (60, с. 426).
И вот Разин призывает голытьбу, «сударей, голь кабацкую» «гулять на синее море» и грабежом «басурманских кораблей» доставить себе «казны сколько надобно». Но крестный отец Степана атаман Корнило Яковлев не пустил «воровское собрание» идти в Азовское море. Это было бы нарушением мира с Турцией. И тогда в середине мая 1667 г. отряд Разина отправляется на Волгу.
Таким образом было положено начало крестьянской войны. И причина этого начала не только в том, что голутвенные казаки пытались предпринять поход к берегам Крыма и Турции, а домовитое казачество помешало им прорваться к морю, боясь военного столкновения с турками.
Когда казаки во главе с атаманом Степаном Тимофеевичем Разиным пробрались на Волгу и поблизости от Царицына захватили караван судов, шедший в Астрахань, то это означало не только начало неповиновения правительству, но и вооруженный разбой.
Нападение на купеческие суда произошло возле урочища Каравайные Горы. Среди судов находились корабли, принадлежавшие царю, патриарху и богатому московскому купцу В. Шорину. Вот как описывает результат встречи каравана с разинцами С. М. Соловьев: «Ладья с государственным хлебом шла ко дну, начальные люди лежали изрубленные, с почернелыми от огненной пытки телами, или качались на виселицах, старинный соловецкий богомолец сам переломил руку у монаха патриаршеского». Ссыльных, плывших в караване в Астрахань на поселение, освободили, а их провожатого Разин велел раздеть и посадить на песок с государевой казной и так оставить, потехи ради. Работникам был предоставлен выбор: идти своей дорогой или стать казаками и отправиться с Разиным. Почти все они, равно как и стрельцы, присоединились к атаману» (60, с. 430).
Попытки правительственных войск остановить Разина оказались неудачными. Разбив несколько стрелецких отрядов, Разин беспрепятственно проплыл мимо Царыцина и Астрахани. Казаки вошли в Каспийское море и направились к устью реки Яика. Разин занял Яицкий городок (1667 г.), к его войску присоединились многие яицкие казаки.
Городок взяли хитростью: «...старый богомолец, взявши с собой сорок человек, подошел к воротам Яицкого городка и послал к стрелецкому голове Яцыну, чтоб пустил их в церковь помолиться; Разин с товарищами был впущен, ворота за ним заперли, но он уже был хозяин в городке; товарищи его отперли ворота и впустили остальную толпу; Яцын с своими стрельцами не сопротивлялся, но и не приставал явно к ворам. Это не понравилось атаману: вырыли глубокую яму, у ямы стоял стрелец Чикмаз и вершил суд своих товарищей, начиная с Яцына: сто семьдесят трупов попадало в Яму». (60, с. 435). Оставшимся было, как и в предыдущем случае, предложено сделать выбор: идти со Стенькой или ехать в Астрахань. Некоторые стрельцы остались с Разиным, но другие, поверив атаману, ушли. Разгневанный, тот послал за ними погоню. Одних стрельцов порубили, других потопили, лишь немногие сумели спрятаться в прибрежных камышах. В Яицком городке разинцы зазимовали. Осень и зима прошли в бесплодных попытках правительственных сил, где кнутом, где пряником, урезонить казаков, заставить вернуться на Дон и перестать воровать. 23 марта 1668 г. Разин вышел на Каспий и вдоль западного берега сначала поплыл на юг, воевать с дагестанскими татарами. Эти подданные персидского шаха были особенно ненавистны казакам за бесчеловечное отношение к обращаемым в рабов христианам.
Всего во флоте Разина было около 24 судов. Под городом Тарки (западное побережье Каспия) к Разину присоединился пришедший с Дона Сережка Кривой с отрядом в 700 человек. Объединенные силы двинулись на Дербент. Разорив Каспийское побережье от Дербента до Баку, казаки достигли Решта.
Все набеги совершались с моря, и казаки несли очень малые потери. Но под Рештом их ждало большое персидское войско. Тогда Разин прибег к уже не раз испытанному обману. Он заявил «шаховым служилым людям», что казаки «хотят быть у шаха в вечном холопстве». В устах детей вольного Дона это звучало откровенным издевательством, но не знавший российских реалий начальник Решта поверил этому намерению, как затем и сам шах, который, не решив вопрос положительно, приказал казакам ждать и даже велел выдавать разинцам по 150 - 200 рублей в день на «кормы».
Во время переговоров персы внезапно напали на казаков, предававшихся неумеренному винопитию, и убили 400 человек. В ответ казаки разгромили город Ферахабад.
Это была продуманная месть, поскольку по прибытию в этот город Разин заявил, что будет торговать. Пять дней казаки и вправду торговали, но на шестой день Стенька дал сигнал к нападению, заломив шапку на голове. Город был разграблен и сожжен дотла. Затем, разгромив Астрабад, казаки зазимовали близ «потешного дворца шаха», устроив земляной городок в его лесном заповеднике на полуострове Миян-Кале. Здесь происходил обмен пленными: за четырех казаков давали одного перса. Тем временем шах готовил флот под надзором некоего немца и думал с ним в следующий год укротить казаков. Весной следующего 1669 г. отряд Разина перешел на Свиной остров (южнее Баку) и пробыл там десять недель (59, с. 124).
В июле появился флот шаха, состоящий из 50 судов и 3700 человек. Произошел морской бой, один из самых удачных для Разина. Из шахского флота остались лишь три корабля, сам Мамед-хан едва избежал плена, но в руки казаков попал его сын Шабын-Дебей (в русских источниках-Шабалда). По преданию, среди пленных была и его сестра, красавица княжна, которую Стенька потом якобы бросил в Волгу. Но упоминание о прекрасной персиянке есть только у голландца Яна Стейса. Зато в челобитной Шабалды нет ни слова о сестре (24, с. 360).
Казаки славно погуляли на Каспии, но пора было и честь знать. Что, если шах соберет войско больше прежнего? Сказывались также усталость, значительные потери. Казачий круг постановил возвращаться домой. Но как возвратиться через области, где разинцы прошли огнем и мечом? Приходилось принести покаяние государству. С другой стороны, и астраханские власти хотели пойти с Разиным на мировую, сомневаясь в надежности своих стрельцов и опасаясь народной любви к удачливому атаману. Из Москвы пришла «милостивая» царская грамота. Познакомившись с ней, донцы били челом государю «вины их им отдать» и «на Дон их отпустить с пожитками». 22 августа разинцы появились в приказной избе, Стенька, демонстрируя лояльность, положил бунчук и десять знамен, отдал часть пушек и пленных (60, с. 437).
Одновременно Разин получил прекрасную возможность ознакомиться с укреплениями Астрахани, узнать о настроении горожан, среди которых было немало его сторонников.
4 сентября разинцы покинули Астрахань и отправились на Дон. По дороге они выпустили из тюрем всех колодников, а воеводу Унковского «бранили и за бороду таскали в приказной избе», главным образом, за то, что тот, опасаясь пьянства среди удалых казаков, приказал продавать вино вдвое дороже.
В начале октября 1669 г. Разин вернулся на Дон. Он выбрал место между станицами Кагальницкой и Ведерниковской, на острове, где устроил обнесенный земляным валом городок Кагальник. Со всех сторон стекались к нему голутвенные казаки, беглые и гуляющие люди. К маю 1670 г. в нем уже было 4 - 5 тыс. человек. Фактически на Дону установилось двоевластие. В Черкасске - атаман Корнило Яковлев, в Кагальнике - Степан Разин (24, с. 363).
Все попытки разведать, что на этот раз готовит Стенька, ни к чему не привели. Царицынский воевода доносил в Москву: «...и приказывает Стенька своим казакам беспрестанно, чтоб они были готовы, и какая у него мысль, про то и казаки немного сведают, и ни которыми мерами у них, воровских казаков, мысли доведаться немочно».
Но к весне стало известно, что Разин решил: «Итить мне Волгою з казаками с бояры повидатца!» (49, с. 255). С. М. Соловьев так реконструирует возможную логику этого решения идти уже не против персов, а против царских воевод: «Что ему было делать с своею силою? Она исчезнет без употребления, исчезнет и значение Разина, его атаманство. Но куда употребить силу? К Азову турки не пустят; опять пробиться на Каспийское - можно, но как возвращаться? В другой раз уже не обмануть государство! И вот Стенька опрокидывается на государство: где же средства для борьбы? Поднять всех голутвенных против бояр и воевод, поднять крестьян и холопов против господ. Васька Ус уже указал дорогу» (60, с. 442). В то же время, как пишет современный историк: «Разин и сейчас и в будущем старается показать всем, что он послушен царю, чтит его; выступает же против бояр, причем не всех, а только «плохих», «изменников», тех, кто чинит насилия, угнетает простых людей» (28, с. 178).
К тому же удачный морской поход на Яик и к берегам Ирана резко повысил авторитет Разина среди населения Дона и Поволжья. Беглые крестьяне и холопы, гулящие люди, угнетенные народы Поволжья только и ждали сигнала для того, чтобы поднять открытое восстание против своих угнетателей. Неудивительно появление весной 1670 г. Разина на Волге с 5-тысячным казацким войском. Астрахань открыла ему ворота; стрельцы и посадские люди всюду переходили на сторону казаков. На этом этапе движение Разина переросло рамки похода 1667 - 1669 гг. и вылилось в мощную крестьянскую войну. Разин с основными силами пошел вверх по Волге.
Уже в мае 1670 г. разинцы осадили Царицын. Жители подняли восстание и открыли ворота. Воевода Т. Тургенев (сменивший А. Унковского) заперся с племянником, слугами и горсткой стрельцов в башне. «В городе начались пиры, попойки с казаками, сам Разин приехал в город и угостился допьяна. В этом виде он повел казаков на приступ к башне и взял ее после долгого боя. Несчастный Тургенев достался живым казакам, и на другой день они угостили себя приятным зрелищем: привели Тургенева на веревке к реке, прокололи копьем и утопили». (60, с. 444).
Под Царицыном войско Разина выросло до 10 тыс. человек. Вскоре стало известно, что на помощь Царицыну выслан стрелецкий отряд И. Лопатина в 1000 человек из Москвы, а из Астрахани движется 5-тысячное войско С. Львова. Сначала Разин внезапно атаковал и разбил отряд Лопатина, а затем покончил и с отрядом Львова, большая часть которого перешла на сторону казаков. Если Лопатин был убит, то за Львова ходатайствовал сам Разин. Дело в том, что по возвращении Разина из персидского похода князь Семен Иванович был щедр на угощение атамана и даже подарил ему икону Божией Матери, став, по русскому обычаю, его названым отцом.
После Царицына Разин хотел идти в верхние государевы города, но, получив весть о том, что «свои» с нетерпением ждут его в Астрахани, двинулся туда. Астраханский воевода Прозоровский, как мог, укрепил город с помощью немца Бутлера, капитана первого русского корабля «Орел», стоявшего на Волге, и полковника-англичанина Фомы Бойля, но на стрельцов особо рассчитывать не приходилось. К тому же были и зловещие знамения. 13 июня караульные стрельцы видели, как над Астраханью «отворилось небо и на город посыпались печные искры». Об этом рассказали митрополиту Астраханскому Иосифу. Он заплакал и, вернувшись от заутрени в келью, сказал: «Излиялся с небеси фиал гнева Божия». Коренной астраханец, владыка не ждал ничего хорошего от казаков, он помнил, как в Смутное время они бесчестили тогдашнего архиеписопа Феодосия. Митрополит и сам носил след того времени: голова его постоянно тряслась от удара, нанесенного ему, тогда 8-летнему мальчику, казаками Заруцкого. Вскоре заговорили о новом знамении: караульные стрельцы и сам митрополит видели в небе рано поутру три разноцветных, словно радуга, столба, а над ними три венца» (49, с. 393).
22 июня разинцы подступили к городу, а 23-го начали приступ. Впрочем, он меньше всего походил на штурм - воеводу Прозоровского с верными людьми разинцы отвлекли к Вознесенским воротам, а сами поставили осадные лестницы в другом месте, где астраханские стрельцы подавали казакам руки и помогали перелезть стену. Повторилась ситуация что и в Царицине: только воевода и его окружение оказали сопротивление. Последним убежищем оборонявшихся оказался городской собор. Здесь они заперлись вместе с женами и детьми. Сюда принесли на ковре раненного в живот Прозоровского. Митрополит Иосиф исповедовал и причастил несчастного, готовя к мученическому концу. Тот был близок: казаки уже ломали двери собора, запертые железной решеткой. Фрол Дура, пятидесятник конных стрельцов, пытавшийся защищать вход, был изрублен в куски. Выстрелом из самопала убили на руках матери полуторагодовалого ребенка. Прозоровского, дьяка, голов стрелецких, дворян и детей боярских посадили под стенами в ожидании суда. Вот как описывает суд и расправу атамана Н. И. Костомаров: «В восемь часов явился Стенька на суд. Он начал с Прозоровского, приподнял его за руку и вывел на раскат. Все видели, как Стенька сказал что-то воеводе на ухо, тот отрицательно покачал головой; вслед за тем Стенька столкнул воеводу с раската головой вниз. Дошла очередь и до связанных, которых было около четырехсот пятидесяти человек. Всех приказал перебить Стенька. Чернь исполнила приговор атамана; по его приказанию, тела были свезены в Троицкий монастырь и погребены в одной общей могиле. Тут было и тело Прозоровского. Вслед за этой расправой, Стенька, не терпевший ничего писаного, приказал вытащить из приказной палаты все бумаги и сжечь на площади. «Вот, - говорил он, - я сожгу так все дела наверху у государя» (30, с. 174).
Имущество убитых было поделено между казаками и приставшими к ним стрельцами и астраханскими жителями. Ограблены были церкви и торговые дворы; товар также делили.
Астрахань была обращена в казачество. Стенька пробыл в этом городе три недели и почти каждый день бывал пьян. Он обрекал на мучения и смерть всякого, кто имел несчастие не угодить народу. Тех резали, тех топили, иным рубили руки и ноги, пускали ползать и истекать кровью».
Судьба оставшихся в живых вдов дворян, детей боярских и приказных была не многим слаще, чем у их несчастных мужей и родителей. Атаман приказал их разобрать в жены своим казакам, а священников заставил их венчать.
«Перед уходом из Астрахани Стенька устроил еще одну потеху» (13, с. 91). Он отнял у княгини Прозоровской двоих сыновей 16 и 18 лет и приказал повесить их вниз головой на городской стене. Рядом висел подвешенный за ребро подьячий. На другой день тело старшего Прозоровского было велено сбросить со стены, младшего, едва живого, высекли и вернули матери.
Оставив в Астрахани атаманом Василия Уса, Разин двинулся вверх по Волге. Его войско насчитывало теперь до 10 тысяч человек. Во встречавшихся селениях повторялось то, что было в Царицыне и Астрахани, - горожане и стрельцы переходили на сторону атамана, пытавшаяся сопротивляться администрация уничтожалась. Саратов и Самара встретили восставших с колокольным звоном, хлебом и солью.
Посланцы Разина разносили по всему Российскому государству разинские «прелестные грамоты» (13, с. 12). В них он писал, что идет истреблять изменников-бояр и приказных людей, - «постоять за великого государям. Тем самым движению придавалась форма законности. На обитой красным бархатом барке везли юношу-самозванца, который выдавал себя за царевича Алексея Алексеевича, на самом деле незадолго до описываемых событий умершего. На шитой черным бархатом барке будто бы везли патриарха Никона. Оба эти лица, дескать, пострадали от бояр, и вот Разин идет с ними в Москву восстанавливать справедливость.
По всему Поволжью полыхало пламя бунта. В Симбирском уезде действовали атаманы Разина Осипов и Харитонов, старица Алена-монахиня, сменившая иноческое послушание на роль предводительницы восставших крестьян. Убивали помещиков, жгли их дома. Сотни тысяч крестьян вливались в разинское войско. Во взятых городах Разин вводил казачье управление: жители делились на тысячи, сотни и десятки с выборными атаманами, есаулами, сотниками и десятниками, все вопросы решал круг - нечто типа древнего вече.
4 сентября Разин появился под Симбирском. Там был сильный гарнизон под началом боярина Ивана Милославского. Из Казани еще 31 августа к Симбирску пришел отряд Юрия Барятинского. Жители города впустили разинцев в посад, но взять хорошо укрепленный кремль они не могли. Таким образом под укрепленным Симбирском войско задержалось надолго (49, с. 293).
К северу и к западу от этого города уже бушевала крестьянская война. Большой отряд восставших под командой Михаила Харитонова взял Корсунь, Саранск, овладел Пензой. Объединившись с отрядом Василия Федорова, он направился к Шацку. Русские крестьяне, мордва, чуваши, татары поднимались на войну почти поголовно, даже не дожидаясь прихода отрядов Разина. Крестьянская война все ближе подступала к Москве. Казацкие атаманы овладели Алатырем, Темниковом, Курмашем. К восстанию примкнули Козьмодемьянск и промысловое село Лысково на Волге. Казаки и лысковцы заняли укрепленный Макарьев монастырь в непосредственной близости от Нижнего Новгорода.
На верхнем течении Дона военными действиями восставших руководил брат Степана Разина Фрол. Восстание распространилось на земли к югу от Белгорода, населенные украинцами и носившие название Слободской Украины. Всюду «мужики», как называли крестьян царские документы, подымались с оружием в руках и вместе с угнетенными народами Поволжья ожесточенно сражались против крепостников. Город Цивильск в Чувашии осаждали «русские люди и чюваша».
Дворяне Шацкого уезда жаловались, что они не могли пройти к царским воеводам «от шатости изменников-мужиков». В районе Кадома такие же «изменники-мужики» устроили засеку для того, чтобы задержать царские войска (60, с. 459).
Таким образом, крестьянская война 1670 - 1671 гг. охватила большую территорию. Лозунги Разина и его сподвижников поднимали на борьбу угнетенные слои общества, составленные разинцами «прелестные грамоты» призывали всех «кабальных и опальных» покончить с мирскими кровопийцами, присоединиться к войску Разина. По рассказу очевидна восстания, Разин говорил крестьянам и посадским людям в Астрахани: «За дело, братцы. Ныне отомстим тиранам, которые до сих пор держали вас в неволе хуже, чем турки или язычники. Я пришел дать вам свободу и избавление» (13, с. 73).
В ряды восставших вливались донские и запорожские казаки, крестьяне и холопы, младшие посадские люди, служилые люди по прибору, мордва, чуваши, марийцы, татары. Всех их объединяла общая цель - борьба против крепостнического гнета. В городах, перешедших на сторону Разина, воеводская власть уничтожалась и управление городом переходило в руки выборных. Однако, борясь против феодального гнета, восставшие оставались царистами, стояли за «хорошего царя» (4, с. 183).
Крестьянская война заставила царское правительство мобилизовать все свои силы для ее подавления. Под Москвой в течение восьми дней производился смотр 60-тысячного дворянского войска. В самой Москве был установлен строгий полицейский режим, так как боялись волнений городских низов.
Около месяца осаждал Разин Симбирск, и решительное столкновение между восставшими и царскими войсками произошло под Симбирском. В отряды к Разину стекались большие подкрепления из татар, чувашей и мордвы, но осада города затянулась, и это позволило царским воеводам собрать большие силы.
1 октября в двух верстах от города, у реки Свияги, произошла битва с отрядом Барятинского. Восставшие оказали отчаянное сопротивление его отряду, где были солдаты, обученные по-европейски. Это были так называемые полки иноземного строя. Против них наиболее упорно сражались донцы. Сам Разин получил сабельный удар по голове и пулевое ранение в ногу, находясь в самой гуще схватки (49, с. 307).
Утром 3 октября 1670 г. Барятинский подошел к Симбирску и освободил Милославского. Возможно, он и не имел бы успеха, если бы не хитрость. При наступлении ночи Барятинский послал один из своих полков за Свиягу, чтобы имитировать приход подкреплений, напугать Разина и предотвратить возможную ночную атаку из Симбирска.
Хитрость удалась. Раненный в ногу и голову в предыдущем сражении, Разин неверно оценил обстановку и бежал с донцами на стругах по Волге, бросив остальных повстанцев, рассчитывая набрать новое войско.
Барятинский и запертый гарнизон Симбирска, наступая с двух сторон, сумели разгромить лишенных предводителя разинцев. Н. И. Костомаров отмечал по поводу этой победы, что «Барятинский, одержав ее, спас русский престол» (30, с. 322). Того же мнения придерживался и С. М. Соловьев (60, с. 461). В самом деле, падение Симбирска открыло бы дорогу на Казань и далее, через Нижний Новгород, в Москву. В это время на огромном пространстве от Симбирска до Нижнего полыхали восстания, которые не без труда подавили царские воеводы.
Впрочем, трудно было ожидать от привыкшего к «налетам и наскокам» казака правильной осады Симбирска и от разношерстного и плохо вооруженного войска высокой стойкости и выдержки. Под Симбирском правительственные войска учинили жуткую расправу: до шести сотен пленных казнили, весь берег был покрыт виселицами.
Тем временем Разин не оставлял надежд на продолжение борьбы. Он снова ушел на Дон в Кагальник и надеялся, собравшись с силами, вновь двинуть на Русь. Врагов, попавшихся ему в плен, атаман приказывал сжигать в печках. В феврале 1671 г. он подошел к Черкасску, но его не пустили в город. Теперь большинство казаков не верило в удачливость атаманам чародея», который и пушек не боится, и пули заговаривает. К. Яковлев овладел положением и переписывался с Москвой, обещая вскоре учинить промысел над Стенькой. В Москве, в Неделю Православия, его предали анафеме (49, с. 320).
14 апреля старые казаки сожгли Кагальник и захватили в плен Степана и Фрола Разиных. Последовавшая за этим казнь Разина однако не означала конца разинщины. Долго держалась Астрахань, где атаманом был Васька Ус, а после его смерти от какой-то «червивой болезни» - Федька Шелудяк. Мятежники убили митрополита Иосифа и воеводу князя Семена Львова. Шелудяк в июне ходил к Симбирску, но был отбит и вернулся в Астрахань. Вскоре туда явились государевы люди во главе с боярином Иваном Милославским. Дважды подступали к нему бунтовщики, но оба раза были отбиты. Милославский подговаривал их к сдаче, обещая государеву милость. На помощь ему явился черкесский князь Каспулат Муцалович и подошел к Астрахани с другой стороны. В лагере осажденных появились разногласия: одни упорствовали, другие готовы были сдаться. Наконец князю Каспулату Муцаловичу удалось выманить к себе Шелудяка и задержать его. 27 ноября 1671 г. Астрахань сдалась. Войска по вновь наведенному через реку Кутум мосту вошли в город. Впереди священники с молебенным пением несли икону богородицы «Живописный источник», данную Милославскому государем в поход. Астраханцы, увидев икону, пали на землю, моля Бога, Пречистую Богородицу и царя о прощении их вины. Воевода объявил, что все вины отданы, и отправился в собор на молебен. С иконы велели сделать список и оставить в соборе на память будущим родам. И Федька Шелудяк, и его товарищи остались без наказания. Но, как водится в Руси, летом 1672 г. в Астрахань явился для розыска князь Яков Одоевский, и заводчики бунта были повешены (49, с. 337).
Подавив восстание, правительство принудило казаков Дона принять присягу, что они не будут давать приют царским недругам; а в 1667 г. казаки впервые принесли общую для всех подданных присягу на верность царю. Казачество все больше внимания стало уделять хлебопашеству.
Восстание С.Т. Разина заставило правительство искать пути укрепления существующего строя. Была усилена власть воевод на местах, проведена реформа податной системы (с 1679 г. перешли к подворному обложению), усилился процесс распространения крепостничества на южные окраины страны, оно подтолкнуло правительство к преобразованиям, которые были проведены в конце XVII - первой четверти XVIII века.

2.3. Религиозные конфликты. Раскол.

В середине XVII в. раскол, вызванный нужной и правильно задуманной, но неумело, поспешно и жестоко осуществленной реформой русской церкви, стал второй после «московского разорения» национальной трагедией, тяжким испытанием и для государства, и для общества.
Столкновения различных групп населения, произошедшие в России во второй половине XVII в., нашли отражение и в этом общественном движении, каким был раскол в православной церкви. Одни историки подчеркивали в расколе только его церковную сторону и поэтому обращали главное внимание на обрядовые разногласия между старообрядцами и господствующей церковью, другие видели в расколе отражение социальных противоречий в русском обществе. Он был не только религиозным, но и общественным движением, которое облекало в религиозную оболочку имущественные интересы.
По своему значению и последствиям это явление далеко выходит за границы одной только церковной истории. По подсчетам некоторых историков, от четверти до трети русских людей XVII века ушло в раскол. Разделилась не только церковь, но, в известном смысле, сама Святая Русь, сам народ, сама русская душа.
Конечно, и раньше Россия знала разделения, будь то братоубийственные усобицы за великое княжение XIII - XIV вв. или кровопролитная и опустошительная смута. Но тогда боролись разные политические и социальные силы и решался вопрос о государственном единстве и национальном бытии России.
В этом расколе впервые идея разделила граждан одного государства и подданных одного, признаваемых поначалу обеими борющимися партиями, царя. Идея, которая встала выше классов, сословий, личных привязанностей и вражды.
Поводом к расколу русской церкви послужили разногласия по вопросу об исправлении церковных обрядов и книг. Переводы церковных книг на русский язык делались с греческих подлинников в разное время, причем уже сами подлинники не были абсолютно одинаковыми, а переписчики книг дополнительно вносили в них изменения и искажения. Кроме того, в русской церковной практике утвердились обряды, не известные в греческих и южнославянских землях.
Казалось бы, первое, что бросается в глаза в споре сторонников реформы Церкви и их противников, - это разногласия о «мелочах». «Умру за единый аз», - писал своим приверженцам из заточения протопоп Аввакум, имея в виду действительно одну только букву «а» в «Символе веры» (47, с. 88).
Вопрос об исправлении церковных книг и обрядов обострился после постановления на патриаршество Никона. Новый патриарх, сын крестьянина, постригшийся в монахи под именем Никона, быстро выдвинулся в церковных кругах. Возведенный в патриархи (1652 г.), он занял положение первого человека в государстве после царя. Царь благоволил к Никону и называл его своим «собинным другом» (6, с. 44).
Никон в силу энергичного характера активно приступил к исправлению богослужебных книг и обрядов. Мотивами его действий было стремление привести русскую церковную практику в соответствие с греческой. Однако усилия Никона часто были направлены на мелочные детали религиозной реформы, что распыляло его неуемную энергию и в конце концов ничего, кроме вреда не приносило.
Действительно, после реформы Никона букву «а» в словах «рожденна, а несотворена» опустили. И ради нее глава староверов готов был идти (и взошел!) на костер.
Были и другие такие же вопросы: как писать имя Сына Божия - Исус (старообрядцы) или Иисус (сторонники реформы), как совершать литургию - на семи или пяти просфорах, как возглашать «Аллилуйя» - дважды или трижды, как ходить крестными ходами - «посолонь», т. е. по солнцу, или против солнца, как слагать персты при крестном знамении - двуперстно, т. е. крестится двумя пальцами в виде буквы «Х», или трехперстие и т. д. Впрочем, такие ли уже это мелочи? Так может казаться человеку только уж совсем религиозно равнодушному и к тому же лишенному воображения. Если и сейчас вопрос о подчинении той или иной юрисдикции или об отношении к экуменизму (движению за единство христиан всех конфессий) вызывает столь бурные разногласия!
Однако тема обрядов и вообще устоявшейся церковной практики не самое существенное в расколе. «Ошибочно думать, - писал Н. А. Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма», - что религиозный раскол был вызван исключительно обрядоверием русского народа. В расколе была и более глубокая историософическая тема. Вопрос шел о том, есть ли русское царство истинно православное, т. е. исполняет ли русский народ свое мессианское призвание... В народе проснулось подозрение, что православное царство, Третий Рим, повредилось, произошла измена истинной вере. Государственной властью и высшей церковной иерархией овладел антихрист. Народное православие разрывает с церковной иерархией и с государственной властью. Истинное православное царство уходит под землю. С этим связана легенда о Граде Китеже, скрытом под озером. Народ ищет Град Китеж» (66, с. 22).
Правительство поддерживало реформаторские начинания Никона, так как введение единобразия церковной службы и усиление централизации церковного управления соответствовали интересам абсолютизма.
«Удалятися и бегати подобает в антихристово время», - говорили староверы XVII в., считая, что уж если церковь и общество повреждены антихристом, лучше от них уйти (7, с. 188). Это бегство принимало разные формы - от уединения в лесные скиты и пустыни до страшных гарей - добровольных самосожжений иных общин. Тогда казалось, что «настали времена последние», и враг человеческий представлялся в образе патриарха Никона, гонителя старых обрядов.
С известной натяжкой староверов можно сопоставить с казаками. И для тех, и для других характерна обособленность, специфическое самосознание и мировосприятие, по-разному выраженное, но несомненное свободолюбие. Но если для казаков свобода заключалась в отсутствии социального гнета и государственной опеки, то для старообрядцев важнее оказывалась свобода исповедания «старой» веры и сохранения традиционного бытового уклада, отождествляемого с православием. С этой точки зрения старообрядчество уже с самого начала стало своеобразной «культурной оппозицией» новым веяниям.
Культура, носителями которой стали староверы, не была «хуже» или «лучше» господствующей. Она была просто традиционной и самозамкнувшейся. Такое решение вопроса о «старине» и «новизне» вряд ли было бы полезно и даже просто возможно в масштабе всего российского общества. Но в рамках лишь одного его среза, одной тесно спаянной общности стремление сохранить традицию оказалось осуществимым и позитивным. Старообрядцы собирали древние «дониконовские» рукописи, книги и иконы, а главное, самим своим укладом жизни являли живой островок Древней Руси. Их при желании можно обвинить в косности, но им нельзя отказать в сохранении русского своеобразия.
Среди источников о расколе церкви важны иностранные свидетельства. Иностранцы оставили более пятидесяти сочинений, многие из которых посвящены исключительно религиозному быту русских. Конечно, авторы этих записок, по большей части протестанты или католики, не могли видеть веру русских изнутри, вполне понять те идеалы, которые одушевляли русских сподвижников и святых, те взлеты духа, которые они переживали. Но зато, бессильные описать внутреннее бытие, иностранцы постоянно наблюдали религиозный быт, и не святых, а обычных людей XVII в. В описаниях этого быта, порой точных и красочных, фиксирующих особенное и характерное, а порой явно предвзятых и недоброжелательных «русофобских», можно почерпнуть немало интересного о Святой Руси.
В состав богослужения того времени входило чтение и пение. И то и другое в описываемое время находилось в приходских, городских и сельских церквах в крайне плачевном положении. Еще Адам Клеменс в середине XVI в. заметил, что в церквах в России читали так быстро, что даже тот, кто читал, ничего не понимал. Вармунд во второй половине XVII в. подтвержает это. Между тем прихожане вменяли в заслугу священнику, если он мог прочитать несколько молитв не переводя духа, и кто опережал других в этом деле, тот считался лучшим (66, с. 16).
Службу старались как можно больше сократить за счет так называемого многогласия. Одновременно священник читал молитву, чтец - псалом, дьякон - послание и т. д. Читали в три-четыре и даже пять-шесть голосов сразу. В результате служба убыстрялась, но понять в ней что-нибудь было невозможно, потому, по свидетельству Клеменса, присутствующие в храме не обращали внимания на чтение и позволяли себе в это время шутить и разговаривать, тогда как в остальное время богослужения они сохраняли величайшую скромность и набожность (66, с. 17).
Русское церковное пение не нравилось иностранцам. Даже крайне доброжелательный к русским и склонный хвалить почти все церковные установления архидьякон Адам Олеарий, рассказывая о пении, меняет тон речи. По его словам, наши протодьяконы и дьяконы произносили ектеньи, а священники молитвы низким и резким голосом (1, с. 183). Когда Павел, освоив русский язык, прочел однажды в присутствии царя славянскую ектенью высоким голосом, то Алексей Михайлович выразил удовольствие. «Московиты, не зная музыки, пели наудачу; им нравился низкий, грубый и протяжный голос, который неприятно поражал слух; они даже порицали высокоголосное пение и укоряли этим пением малороссов, которые, по их словам, в этом случае подражали полякам». Из описания путешествия Павла видно, что на Украине в церковном пении принимали участие все присутствующие в храме; особенно воодушевляли чистые и звонкие голоса детей (66, с. 76).
В церковной практике того времени была еще одна несообразность, удивлявшая иностранцев, против которой восставали многие пастыри церкви. Существовал обычай, согласно которому каждый присутствующий на службе молился своей иконе. Нарушение этого правила даже считалось преступлением, за которое наказывали. Так, если хозяин какой-нибудь иконы замечал, что кто-то другой ей кланялся, то он сейчас же принимался бранить его: «Как ты смел своими воровскими молитвами восхищать у иконы те милости, на которые я один имею право как ее хозяин?» Он предлагал «вору» приобрести своего Бога, которому можно молиться сколько угодно, объясняя при этом, что пользоваться чужим нельзя. Виновный в этом случае должен был заплатить хозяину иконы часть ее стоимости. В случае церковного отлучения хозяин иконы забирал ее из церкви домой, и потом, по примирению с церковью, опять возвращал ее на прежнее место. Между тем этот обычай вел к большой неблагопристойности при богослужении; присутствующие в церкви были заняты не столько общим церковным пением и чтением, сколько своими частными молитвами, которые каждый обращал к собственной иконе, так что во время богослужения все собрание молящихся представляло толпу лиц, обращенных в разные стороны. Наступала минута большого входа, тогда все устремляли свои взоры на Святые Дары и повергались перед ними ниц, но после того, как Дары ставились на престол врозь, каждый обращался к своей иконе и твердил простую молитву: «Господи, помилуй!» Сам царь следовал в этом случае общему правилу. Таково свидетельство Майерберга, которое вполне подтверждается Колинсом. Последний говорит, что в известные моменты службы русские разговаривали о делах, а царь Алексей Михайлович почти всегда занимался делами в церкви, где он бывал окружен боярами (6, с. 38).
Все эти особенности религиозного быта русских привели к тому, что в XVII в. на Западе даже была защищена диссертация на тему: «Являются ли русские христианами?» И хотя автор ее давал утвердительный ответ, уже само появление вопроса, вынесенного в заглавие, весьма симптоматично.
За церковную реформу выступили и приехавшие в Москву ученые киевляне. Дело в том, что при митрополите Петре Могиле в Молороссии совершалась та же самая церковная реформа, которая произведена была Никоном в Москве. В Киеве также исправлялись с греческих церковные книги, чины и обряды. Перебравшись в Москву, киевские иконы стали поборниками той самой церковной реформы, которую уже испытывали у себя на родине (66, с. 82).
Все эти влияния сделали из «грекофоба» Никона «грекофила». И царь, и Стефан Вонифатьев теперь смело могли ставить его патриархом после смерти Иосифа. Так в кружке ревнителей благочестия, единых в стремлении к реформе Церкви и понимании необходимости улучшения духовно-нравственной жизни, сложились два подхода к этой реформе. Вонифатьев, Ртищев, архимандрит Никон, киевляне и сам царь считали необходимым править русские книги и русскую церковную жизнь по греческим меркам. Иоанн Неронов и провинциальные «боголюбцы» суть реформы видели в возвращении к неповрежденной русской старине, а богослужебные книги считали возможным исправлять по древним славянским рукописям. Эти две партии в дальнейшем потянули в разные стороны и само русское общество.
Но в конце 40-х - начале 50-х гг. XVII в. ревнители благочестия вместе боролись с противниками как из приходского духовенства, так и из высшей церковной иерархии. Особенно острое столкновение произошло в 1649 г. Дело в том, что Стефан Вонифатьев и его соратники вводили в своих церквах строгое единогласие. Это очень не нравилось многим нерадивым приходским священникам, как, впрочем, и практика проповеди... В 1651 г. гавариловский поп Иван извещал государя: «Говорил-де ему Никольский поп Прокофий, где с ним не сойдетца: заводите-де вы, ханжи, ересь оную - единогласное пение и людей в церкви не учивали, а учивали их в тайне». Тот же поп Иван заявлял, что 11 февраля 1651 г. «лукинский поп Сава с товарищи говорил такие речи: инеде к выбору, который выбор и единогласии, руки не прикладывать, наперед бы де велели руки прикладывать о единогласии бояром и окольничим, любо-де им будет единогласие?» (7, с. 194). И опасение этого приходского священника, что единогласие не угодно будет знатным прихожанам - «боярам и окольничим», не было безосновательно. Пение и чтение в один голос существенно удлиняло богослужение. Недаром Аввакум рассказывает в своем «Житии», как его били за единогласие. Но не все священники обладали железной натурой Аввакума и его благочестием (6, с. 84).
Среди недовольных единогласием оказался и патриарх Иосиф. И без того ревнители потеснили его в церковном управлении, постоянно поучали. А тут еще это единогласие. В противовес ревнителям святейший выступил за умеренное многогласие. Тогда царь в 1649 г. приказал собрать собор, который должен решить, «как лутче быти». Собор 11 февраля 1649 г. постановил «по всем приходским церквам божественной службе быти по-прежнему», т. е. многогласно. Недовольный таким решением, всегда кроткий Стефан Вонифатьев на сей раз сорвался, назвав собор с патриархом во главе «губителями и волками». Оскорбленный Иосиф просил у государя соизволения предать дерзкого протопопа суду собора. Но царь не дал хода этой челобитной. Более того, чтобы все-таки положительно решить вопрос о единогласии, он, по совету духовника Стефана, предложил патриарху обратиться за советом к Константинопольскому патриарху. Ход этот был беспроигрышным, так как нигде в Типиконе (Богослужебном Уставе) нельзя было найти указаний на многогласие. Как и следовало ожидать, в пришедшей из Царьграда грамоте говорилось, что единогласие «не только подобает, но и непременно должно быть». Константинопольский патриарх был высшим авторитетом в Православии. Иосифу пришлось в 1651 г. созвать новый собор, на котором, вопреки прежнему, решено было «пети во святых Божиих церквах чинно и безмятежно, на Москве и по всем градом, единогласно... псалмы и псалтирь говорить в один голос, тихо и неспешно; со всяким вниманием, к царским дверем лицом». Это была явная победа царя и ревнителей благочестия.
15 апреля 1652 г. скончался патриарх Иосиф. Кончина его пришлась на страстный четверг и повергла в немалую скорбь царя, который, по собственному признанию в письме Никону, «надселся плачучи». Впрочем, духовенство и бояре не любили умершего за корыстолюбие. После смерти его, кроме 15 000 рублей домовой патриаршей казны, нашли и личную, «келейную» казну - 13 400 рублей. Как сообщает А. В. Карташев в своих «Очерках по истории русской церкви», по курсу денег конца XIX в. эта сумма составила бы около 130 тыс. золотых рублей, или 460 тыс. долларов США (66, с. 91). Сверх того, у патриарха хранилось множество золотой и серебряной посуды, причем каждый сосуд был тщательно завернут в бумагу. Сам бережливый и хозяйственный, воспитанный на «Домострое», Алексей Михайлович не упускает случая в письме Никону с похвалой отозваться о бережливости Иосифа (6, с. 41). Между тем, особенно умиляться было нечего: по большей части это были вещи, взятые под залог; покойный не брезговал ростовщичеством, что, конечно, не красило умершего архипастыря. В том же послании Никону царь просит его скорее возвращаться в Москву, чтобы занять осиротевшую патриаршую кафедру.
Ревнители благочестия ничего не ведали о воле государя и выдвинули своего кандидата. Им стал признанный глава кружка - Стефан Вонифатьев. Опытный царедворец Вонифатьев, еще не зная об окончательном выборе Алексея Михайловича, конечно, догадывался о настроении своего духовного сына и указал на кандидатуру Никона как достойнейшего. Он, кроме того, вряд ли мог бы стать патриархом и по возрасту. Друзья согласились просить за Никона и подали соответствующую челюбитную. Среди прочих поставил свою подпись и протопоп Аввакум, о чем потом с горечью вспоминал: «В лето 7160 (1652), июня в день, по пушению Божию вкрался на престол патриарший бывший поп Никита Минич, в чернецах Никон, обольстя святую душу протопопа, духовника царева Стефана, являлся ему яко ангел, внутрь сей диавол. Протопоп же увещал царя и царицу, да поставят Никона на Иосифово место. И аз окоянной о благочестивом патриархе к челобитной приписал свою руку; ано врага выпросили и беду на свою шею» (6, с. 84).
Обмануться было легко, ведь Никон казался провинциальным ревнителям «своим». Да и сам кандидат в патриархи поначалу выказывал знаки расположения к прежним друзьям. Тот же Аввакум в «Житии» писал: «Егда же приехал (Никон с Соловков) с нами яко лись челом да здорово. Ведает, что быть ему в патриархах и что бы откуля помешка какова не учинилась» (6, с. 87).
Надежды на то, что Никон будет во всем советоваться с «боголюбцами», оказались беспочвенны. Во-первых, не таков был этот человек, чтобы делить патриаршую власть с кем бы то ни было. Даже от царя и бояр он в делах церковных требовал полного повиновения, уже не говоря о клириках. Во-вторых, мы уже говорили, что под влиянием царя и Вонифатьева Никон пришел к мысли о необходимости правки книг по греческим образцам. Неудивительно, что, став патриархом, Никон не пускал былых приятелей даже и в Крестовую (род патриаршей канцелярии).
Уже через несколько месяцев после своего избрания Никон разослал по всем московским церквам перед Великим постом 1653 г. «память» (циркуляр). В ней говорилось, что отныне во время чтения великопостной молитвы Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего» надлежит класть не 16 земных поклонов, как испокон веку повелось на Руси, а лишь 4 земных и 12 поясных. И крестное знамение надо слагать не о двух, а о трех перстах (8, с. 82).
Эта «новизна» была как гром среди ясного неба. До сих пор все молились двумя перстами. Так знаменовались великие русские святые Сергий Радонежский, Нил Сорский, Иосиф Волоцкий... кроме того, вопрос о сложении перстов был однозначно решен стоглавым собором, который за сто лет до Никона определил: «Иже кто не знаменается двемя персты, якого же и Христос, да есть проклят» (37, с. 62). Спрашивается, что оставалось выбирать благочестивому русскому человеку: подчиниться Никоновой «памяти» и попасть под проклятие Стоглава или остаться верным соборному постановлению и проявить непослушание патриарху?
Ревнители благочестия во главе с Нероновым явно предпочли второе. Тем более что, кроме названных общих соображений, которые не могли не прийти в голову всякому книжному русскому, «боголюбцам» было особенно обидно, что Никон правит единолично и с ними совершенно не считается. Аввакум вспоминал: «Мы же, сошедшись, задумались. Видим убо, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали». Иоанн Неронов удалился в Чудов монастырь и целую неделю молился и постился, пока не услышал от иконы голос: «Приспе время страдания, подобает вам всем неослабно страдати» (37, с. 67).
И действительно, страдания были близки. В опровержение «памяти» Никона члены кружка немедленно составили и подали государю записку о поклонах и перстосложении, но тот, как догадывался Аввакум, передал ее патриарху. Критика «боголюбцев» была весьма опасна Никону, поскольку дискредитировала в глазах общества его реформы и подрывала авторитет. В то же время, хорошо зная упорство своих противников и невозможность их уговорить, Никон предпочел просто уничтожить ревнителей. В июле 1653 г. Никон с собором духовенства рассмотрел жалобу на муромского протопопа Логгина. Его обвиняли в хуле на иконы Спасителя, Богородицы и святых. Логгин объяснился. Однажды он был у воеводы в гостях и отказался благословить его супругу, поскольку она была накрашена белилами. Гости заступились: «Ты, протопоп, хулишь белила, а без белил и образов не напишешь». На этот рационалистический аргумент священник ответил грубовато-юмористически: «Эти составы составляют иконописцы; а если на ваши рожи эти составы положить, то вы и сами не захотите... Да и сам Спас и Богородица честнее своих образов» (37, с. 69).
Тем не менее в угоду Никону Логгина лишают сана. За Логгина весьма горячо вступился Неронов. Партиарх повелел снять с него скуфью (головной убор священника) и сослать в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере (в современной Вологодской обл.). Там Иоанн был пострижен в монахи с именем Григорий. В свою очередь, Аввакум и Даниил Костромской подали царю челобитную за Неронова. Даниил, лишенный сана, отправился в Астрахань, а Аввакума лишь благодаря заступничеству царя оставили в сущем сане, но все-таки сослали в Сибирь.
Но одних репрессий было мало. Надо было, чтобы нововведения Никона утвердил Церковный собор. Его созвали в 1654 г. Показательно, что Никон не поставил на нем вопросы о сложении перстов, сугубой аллилуйе, чтении в Символе веры «истинного» - т. е. как раз тех пунктов, по которым и произошел раскол. Это объясняется тем, что собор, состоящий из русских архиреев, никогда бы не дал Никону полномочий менять что-нибудь в этих пунктах.
Собор 1654 г. не снял ответственности с Никоновых исправлений и не сделал их подлинно соборными. Они так и остались личным предприятием Никона.
В марте 1655 г. на новом соборе Никон сказал слова, известные всем исследователям раскола. Он говорил: «Я русский и сын русского, но мои убеждения и вера - греческие». Соборные отцы глухо роптали, но не могли возразить Никону и восточным патриархам, к тому же зная участь епископа Коломенского Павла.
Наконец, как финал теоретической борьбы, в апреле 1658 г. Никон созывает новый собор. На нем он проклял и отлучил от церкви всех сторонников старого обряда.
После ссоры царя с Никоном, завершившейся низложением честолюбивого патриарха, был созван собор 1666 г., который лишил Никона патриаршего сана, но одновременно утвердил почти все его нововведения (66, с. 190).
Раскол к тому времени нашел среди крестьян и посадских своих сторонников. Старое являлось привычным и надежным. Гонения обрушились на тех, кто не хотел признавать решения собора 1666 г.
Примером перерастания религиозной борьбы в социальную является Соловецкое восстание 1668 - 1676 гг. Началось оно с того, что братия Соловецкого монастыря наотрез отказалась принять исправленные богослужебные книги. Правительство решило укротить непокорных монахов, подвергнув монастырь блокаде.
Богатейший из северных монастырей являлся в то же время сильной крепостью, был защищен каменными стенами, имел немалое количество пушек и продовольственных запасов на многие годы. Укрытые за стенами на островах Белого моря монахи вознамерились стоять до конца за старую веру. Тех, кто колебался и выступал за соглашение с царским правительством, отстранили от управления монастырем. Власть взяли в свои руки стрельцы, сосланные на Север разинцы и работные люди. События происходившей в то время крестьянской войны под предводительством Разина обусловили характер соловецкого восстания. Оно возникло на почве раскола, но развивалось как открытое антифеодальное движение.
Осада Соловецкого монастыря царскими войсками длилась восемь лет (1668 - 1676), и лишь в результате измены удалось привести монахов и бунтующих стрельцов к послушанию.
Последующая централизация крепостнического государства привела к дальнейшему развитию раскола, несмотря на жесточайшие правительственные преследования. Протопопа Аввакума после изнурительного содержания в земляной тюрьме сожгли в 1682 г (22, с. 74).
Смерть на костре религиозного страстотерпца стала своего рода символом укрепления «старой веры» и по-своему послужила дурным примером. Старообрядцы уходили на окраины государства, в глухие леса и болота. Движение приобретало реакционный и изуверский характер. Среди его участников стало распространяться апокалиптическое учение о близкой кончине мира и необходимости самосожжения, чтобы избежать «антихристовой власти». В конце XVII в., в случаях, когда царские отряды настигали беглецов, самосожжения сделались нередким явлением на севере Руси.

Сибирские труженики представляли собой во многом вооруженный народ, который активно противодействовал крепостническим замашкам приезжих и доморощенных администраторов и богатеев. Они стремились жить по принципу «вольный человек на вольной земле», право на которую обусловлено своим трудом.

Труженики боролись как умели и как могли. Наиболее распространенными формами социального протеста были самовольные переселения, бегство, подача жалоб, отказ от несения повинностей, открытое неповиновение властям, уход в раскол. Резкое недовольство местными властями нередко выливалось в вооруженные выступления. Крупных движений типа крестьянской войны под руководством С. Разина в Сибири не было. Трудовое население было разобщено на сословия с их мелкособственническими интересами. Да и жили многие сибиряки относительно лучше своих российских собратьев.

В Приенисейском крае с его многочисленным казачеством (каждый второй был из служилых) население довольно часто бралось за оружие. Самым длительным в истории Сибири вооруженным восстанием была гак называемая властями «красноярская шатость» 1695-1700 гг.

Казаки, поддержанные частью посадских и некоторыми ясачными, отказали от воеводства «лихоимцу» Алексею Банковскому и послали выборных в Москву просить хорошего воеводу. Но им назначили родного брата Алексея Мирона. Выражая общее мнение, казак Игнатий Ендауров сказал прибывшему Банковскому, который призывал не бунтовать по примеру Разина: «Степан де Тимофеевич пришел на князей и на бояр, и на таких же воров, каков и ты, Мирон».

В ходе движения красноярцы не приняли еще двух воевод. Воеводы долгие месяцы сидели в осаде. Одного из них, Семена Дурново, чуть не убили. Восставшие драли его «за волосы и под бока и по щекам били», затем посадили в наполненную до половины камнями крытую лодку и оттолкнули ее от берега. Красноярцы «пересылались» с другими острогами Сибири, где в те же годы также происходили восстания. Только при многоопытном, умном Мусине-Пушкине, фактически оправдавшем красноярцев, обвинив своих предшественников «во многих неправдах», восстание прекратилось.

Длительное время город и уезд был во власти восставших. Выбираемые на общих сходах доверенные «судейки» судили, собирали налоги, оброчный хлеб, ясак и таможенные пошлины, назначали приказчиков. Велось делопроизводство. В столицу отправлялись собранные казенные суммы и пушнина. Среди руководителей движения заметную роль играли дети боярские Еремеевы, атаманы Тюменцов и Михаил Злобин, пятидесятники Петр Муруев и Ларион Ростовцев, десятник Тимофей Потылицын. Из рядовых казаков выделялись Федор Чанчиков, Петр и Илья Суриковы (предки гениального нашего земляка художника Василия Ивановича Сурикова), Артемий Смольяншюв и Данила Старцев.

Это обычное для феодализма народное движение, как видим, не осмысливалось его участниками как борьба против всей феодальной системы эксплуатации и власти. Они выступали лишь против се крайностей и злоупотреблений на местах. Однако безмерный произвол и беззаконие были органичными признаками феодального управления. Вот почему при всей стихийности, слабой организованности и непоследовательности этим выступлениям были объективно присущи и антифеодальные черты. Вместе с другими формами классового протеста подобные восстания, а также отсутствие помещиков и другие причины заставили казну, еще не обладавшую в Сибири развитым аппаратом власти, пойти на более мягкие, чем в центре страны, формы феодальных отношении.

Усложнение социальной жизни и углубление классового антагонизма в XVIII веке определяли формы социального протеста горожан. Совместные выступления всех слоев населения против произвола местных властей, в том числе с оружием в руках, отходили в прошлое. Обычных в Сибири застрельщиков восстаний - казаков - стало явно меньше. Их, а также имущую верхушку податных и выборную администрацию все явственней, особенно со второй половины XVIII века, отгораживали от простых тружеников города и деревни мелкими сословными льготами.

Крупное совместное выступление сибиряков-красноярцев пришлось только на первую четверть XVIII века, когда вводимая подушная реформа серьезно изменила прежнюю сословную организацию, превратив в податных большинство казаков. Протест против тягот нового петровского порядка принял старую испытанную форму «отказа от воеводства». Недовольные взятками и произволом коменданта (как называли воевод в 1715-1727 годы) Д. В. Зубова, жители 2 марта 1718 года отказались повиноваться местной власти.

Выборные от казаков города и уезда, крестьян и ясачных неоднократно возили в Тобольск и Томск не раз обсужденное на тайных собраниях «мирское челобитье» о том, чтобы Зубову за «многие его обиды... судом и расправой их не ведать». На его место красноярцы просили вернуть прежнего коменданта И. Козлова. Руководителями выступления, кроме сибирских дворян Ильи и Ивана Нашивошниковых, были «старые бунтовщики», то есть участники «шатости» конца XVII в. - казаки Мартемьян Петлишный, Гаврило Птицын и Ерофей Ошаров. Прибывший 21 ноября для «розыску» енисейский воевода Беклемишев допросил 22 человека. Разбор новой красноярской шатости затянулся до 1722 года, причем Зубов был смещен.

В последующие десятилетия XVIII в. социальный протест тружеников выражался в более пассивных и скрытых формах. Как и в XVII веке, горожане недоплачивали налоги, утаивали от обложения часть своих доходов, срывали выполнение натуральных повинностей. Массовыми стали самовольные занятия хлебопашеством, переселения без выхода из посадской общины в деревни. Довольно часто использовались жалобы. Современники прозвали красноярцев «бунтовщиками» за то, что они часто бунтовали и жаловались на воевод.

В XIX веке социальные конфликты, как и прежде, развивались в двух направлениях. Все градское общество, включая купцов-богатеев, нередко противодействовало местной казенной администрации в лице губернаторов и чиновников, стараясь, например, уменьшить расходы на самоуправление, на различные городские нужды, получить новые или сохранить прежние городские земли, избежать новых расходов на городское хозяйство. Вместе с тем классовые позиции имущих верхов и низов «градского общества» были противоположными. Для городских тружеников эти формы противодействия верховному феодалу - казне - носили антагонистический, антифеодальный характер и были борьбой за право распоряжения своим натуральным и овеществленным трудом. Для богатых купцов и мещан оппозиция к действиям властей сводилась к увеличению получаемых ими доходов и расширению политических прав. Из этой противоположности интересов и целей трудовой и богатой частей горожан вытекало второе направление социального протеста. Оно проявлялось значительно ярче, чем в XVIII столетии, так как в результате усложнения социально-экономического развития и появления раннебуржуазных отношений в городе четче стали выделяться имущие и неимущие слои местного общества. В городских условиях этот классовый антагонизм выражался, прежде всего, при решении вопросов местного самоуправления, при раскладке между горожанами расходов по несению подводной, земской и постойной натуральных повинностей, выборе городского головы и гласных в городскую думу.

Огромное влияние на общественную жизнь в городе оказывала политическая ссылка. По воле царизма в Красноярске в XIX веке содержались на поселении многие революционеры. Среди них были деятели 14 декабря 1825 года, польские повстанцы 1830-1831 годов, М. В. Буташевич-Петрашевский. Особенно глубокий след в истории города того времени оставили декабристы.

Из отправленных на поселение в Сибирь в Красноярске жили Ф. П. Шаховский (1826-1827), Н. С. Бобрищев-Пушкин (1832-1840) и С. Г. Краснокутский (1831-1838). После Нерчинской каторги в городе на Енисее в разные годы оказались на поселении пятеро декабристов: П. С. Бобрищев-Пушкин (1833-1840), М. А. Фонвизин (1835-1838), М. Ф. Митьков (1836-1849), М. М. Спиридов (1839-1854, но с 1840 года он жил, не порывая связи с красноярской колонией декабристов, в селе Дрокино) и В. Л. Давыдов (1839-1855). В Красноярском гарнизоне служили разжалованные в солдаты декабристы Н. В. Пегин - участник восстания Черниговского полка (1826-1844) и М. И. Пущин (1826), брат видного декабриста И. И. Пущина, лицейского друга А. С. Пушкина. В. Л. Давыдов и М. Ф. Митьков умерли в Красноярске.

Декабристы, являясь передовыми высокообразованными людьми, своей деятельностью будоражили патриархальную жизнь тогдашнего города, побуждали всех честных людей задумываться над социальными вопросами, осуждать и даже выступать против наиболее вопиющих недостатков существующего порядка. Неустанно пропагандируя прогрессивные идеалы, декабристы многое сделали для формирования местной интеллигенции.

Под влиянием лучших представителей первого этапа освободительного движения, а также ссыльных поляков и петрашевцев, обычные у сибиряков жалость и сочувствие к ссыльным «страдальцам» стали перерастать в формы социального протеста. Известно, что зачисленные в красноярский гарнизон польские повстанцы, поднявшиеся на борьбу за независимость своей родины, в 1831-1832 годах привлекли до полубатальона местных солдат к подготовке вооруженного восстания, которое приурочили к прибытию в Красноярск весной 1834 года декабриста А. И. Якубовича. С помощью прогрессивно настроенных лиц из красноярского общества (И. Г. Родюкова, В. А. Попова и Е. В. Босгрем, Н. А. и Ш. Э. Лопатиных, Н. К. и О. В. Сидоровых, Н. В. и Е. В. Латкиных, А. М. Кабакова, П. И. Кузнецова и других) М. В. Буташевич-Петрашевский смог прожить в губернском Красноярске более трех лет.



Содержание
Введение 3
1 Определение социального конфликта, его сущности и специфики 4
2 Причины и формы социального протеста 9
3 Городские восстания 15
4 Сибирь и крепостное право 19
Заключение 23
Список литературы 24
Введение
«Русский человек все, что мог, сделал в Сибири с необыкновенной энергией, и результат трудов его достоин удивления по своей громадности», - писал историк Сибири и общественный деятель Н.М. Ядринцев.
На протяжении XVII века в истории России происходили большие перемены. Они касались всех сторон её жизни. Территория Российского государства расширилась. Кроме Сибири в состав России вошли Левобережная Украина с Киевом и область Запорожья. Пределы России подошли к Тихому океану на востоке, к Северному Кавказу и Казахстану на юге.
Страна была феодальной, господствовала феодальная собственность на землю, оформлялась общегосударственная система крепостного права. Увеличение товарного производства привело к резкому росту городов. В последней четверти XVII в. отчетливо проявляются тенденции оформления абсолютизма. С уходом с политической сцены бывшего «царя» Сибирского ханства Московское правительство, в соответствии с тогдашними политическими воззрениями, считает себя теперь полным наследником Сибирского ханства. Отныне освоение Сибири становится делом исключительно внутренней политики Русского государства, делом русского народа.
В связи с вышеизложенным выбор темы работы «Социальные конфликты в Сибири в XVII веке» является актуальным и обоснованным.
Цель и задачи работы рассмотреть особенности социальных конфликтов в Сибири в XVII веке.
Объектом исследования является Сибирь в XVII веке.
Предметом – социальные конфликты.
Работа состоит из введения, четырех пунктов, заключения и списка литературы.
В качестве источников использовались учебники и статьи следующих авторов: Алексеева А.А., Миненко Н.А., Покровского Н.Н., Прошанова С.Л. и других, а также электронные ресурсы.
1 Определение социального конфликта, его сущности и специфики
Вопрос о существовавших в России XVI - XVII вв. социальных конфликтах, конфликтогенности сложившихся в тот период русской истории ситуаций, вполне естественным будет начать с определения социального конфликта, его сущности и специфики.
Будучи предметом изучения ряда наук, социальные конфликты в большинстве работ как правило наделяется таким существенным признаком как противоборство, столкновение участников конфликта, преследующих противоположные цели, которые могут быть достигнуты только в противодействии, борьбе за счет ущемления интересов другой стороны.
Сущность социального конфликта заключается не столько в возникновении противоречия, столкновении интересов, сколько в противодействии субъектов социального взаимодействия и в способе разрешения создавшегося противоречия.
Источником такого противоборства выступают социальные противоречия, обострившиеся до высшей стадии, когда исчерпаны другие способы их снятия или устранения. В качестве противоречий выступают, как правило, социальные интересы, отражающие различные ценностные ориентации и нормы социальных субъектов - конфликт в данном случае выступает средством, способом разрешения социальных противоречий в социальном взаимодействии субъектов.
Разновидности таковых с различных сферах общественной жизни - политике, экономике, праве, военной сфере и т.п. позволяет заключить, что все виды конфликтов обладают всеми свойствами, общими для социальных конфликтов и наряду с этим содержат некоторые специфические, отличающие их от других конфликтов свойства.
Следовательно, социальный конфликт выступает наиболее острым социальным процессом и способом разрешения значимых противоречий, возникающих в процессе социального взаимодействия различных социальных субъектов (личностей, групп, классов, этносов, наций, народов, государств и т.д.). Социальный конфликт заключается в противодействии субъектов друг другу и, как правило, сопровождается негативными эмоциями и чувствами, направленными на противостоящую сторону.
Не все противоречия интересов приводят к социальным конфликтам, но чтобы конфликт стал неизбежным - противоречия должны приобрести антагонистический характер.
Социальный конфликт выступает своеобразным социальным механизмом, способствующим развитию социальной общности, движению вперед, решению и снятию накопившихся проблем социальной стагнации и противоречий социального прогресса. В конечном счете, социальный конфликт ведет к установлению и достижению (временному) согласия и социального порядка.
Вопрос о социальных конфликтах в России необходимо начать с определения условий их возникновения, т.е. необходимо сформировать образ России того времени. Характеризуя его можно говорить о складывании единого русского государства. В него вошли земли Великого Владимирского княжения, Новгорода, Пскова, Рязани и Смоленска. Политически можно говорить о существовании деспотии. "Деспотия", чей корень есть греческое despotes, имеет более ли менее ту же этимологию, что и patrimonial, Р.Пайпс, характеризуя ее говорит об отклонении от истинно монархической власти, (которая, читается, уважает право собственности своих подданных) или ее извращение., называя его вотчинным режимом, самостоятельная форма правления. Вотчинный строй, так он это называет.
«Здесь конфликтов между суверенитетом и собственностью нет и быть не может, ибо, как и в случае первобытной семьи, в которой главенствует pater familias, они есть одно и то же. Деспот ущемляет право собственности своих подданных; вотчинный правитель просто-напросто вообще не признает за ними этого права».
Власть русского царя ничем не ограничена, по мнению иностранцев, в полноте ее никто их европейских монархов не мог сравниться с московским государем. Далее он пишет «при вотчинном строе не может быть четкого разграничения между государством и обществом, постольку, поскольку такое разграничение предполагает наличие не только у суверена, но и у других лиц права осуществлять контроль над вещами и (там, где существует рабовладение) над людьми. В вотчинном государстве нет ни официальных ограничений политической власти, ни законоправия, ни личных свобод». Тем не менее Пайпсу очевиден достаточно печальный факт «в нем может иметься высокоэффективная политическая, хозяйственная и военная организация, происходящая из того, что всеми людскими и материальными ресурсами страны распоряжается один и тот же человек или люди - король или бюрократы.
Внук Ивана III, Иван IV (Грозный) принял новый титул "Царь и Великий Князь Всея Руси". Первый период правлении Ивана IV был одной из светлых страниц русской истории. В то время молодой царь был под влиянием культурных и гуманных сотрудников. С их помощью был проведен ряд реформ: местное самоуправление, участие представителей населения в суде и т.д.
Закончив проведение реформ, Иван IV завоевывает Казанское и Астраханское татарские ханства - остатки Золотой Орды на Волге. Он также успешно начинает борьбу с западными соседями за выход к Балтийскому морю.
Последние 20 лет жизни Ивана Грозного, в отличие от первого периода, были мрачными в русской истории. Резкая перемена к худшему в его характере граничила с душевной болезнью. Он стал подозревать в измене всех бояр. Своих ближайших сотрудников он отправил в ссылку. Некоторые, спасаясь от него, бежали за границу.
Для борьбы с противниками нового жестокого режима Иван Грозный создает военно-полицейский аппарат - Опричнину. Целые области передаются им в управление опричнины. Злоупотребления и произвол опричников, казни невиновных вызывают общее недовольство в стране. В это же время война с западными соседями приняла неудачный оборот.
В конце правления Ивана Грозного произошло замечательное событие: богатые уральские промышленники Строгановы организовали поход против остатков Орды за Уральским хребтом. Отряд казаков во главе с атаманом Ермаком разбил войска татарского хана и захватил его столицу. Таким образом, был открыт путь дальнейшего освоения русскими Сибири.
После Ивана Грозного царем был его сын Федор, слабый и неспособный к правлению человек. Фактически правил за него умный и способный боярин Борис Годунов, на сестре которого был женат царь Федор.
Со смертью бездетного Федора прекратилась династия Рюрика, и царем был избран Борис Годунов. Первые годы его правления были удачными, но в 1600 г. наступили трудности: интриги бояр, не желавших признавать его царем, неурожайные годы, вызвавшие голод, и крестьянские восстания.
Симптомами тех социальных конфликтов стали проявление недовольства в форме выступлений, массовых движений; возникновение социальной напряженности, социального беспокойства; поляризация и мобилизация противодействующих сил и организаций; готовность действовать определенным (чаще всего радикальным) образом.
Социальное недовольство этих групп были обусловлено рядом обстоятельства, не выяснив которые невозможно понять содержание и характер начинающегося конфликта, тем более определить его интенсивность и последствия.
Как правило, осознание ущемленности собственных интересов и выбор способа противодействия "сопернику" осуществляются внутри общества не всей социальной группой непосредственно, а постоянно (профессионально) выражающими ее интересы институтами (политическими лидерами). Таковыми в тот период стали Дмитрий Отрепьев, известный как Лжедмитрий первый, Борис Годунов, ряд царедворцев и др.
Возжелав сохранить или изменить условия своей жизни, свой социальный статус - необходимая предпосылка конфликтного поведения они отрыто выступили против власти.
Любой социальный конфликт, так или иначе, влияет на многие общественные процессы, и на массовое сознание особенно. Он не оставляет равнодушными даже пассивных наблюдателей, ибо воспринимается чаще всего если не как угроза, то во всяком случае как предупреждение, как сигнал возможной опасности. Социальный конфликт вызывает сочувствие одних и порицание других даже тогда, когда не задевает непосредственно интересы не втянутых в него групп. В обществе, где конфликты не скрываются, не затушевываются, они воспринимаются как нечто вполне естественное (если, конечно, конфликт не угрожает существованию самой системы, не подрывает ее основ).
Но даже и в этом случае факт конфликта выступает как своеобразное свидетельство социального неблагополучия в тех или иных масштабах, на том или ином уровне общественной организации. Стало быть, он выступает и как определенный стимул для внесения изменений в осуществляемую политику, законодательство, управленческие решения и т. д.
Возникающие конфликты могут свидетельствовать не только об объективных трудностях и нерешенных проблемах, о тех или иных социальных аномалиях, но и о субъективных реакциях на происходящее. Последнее не менее важно. Американские исследователи Роджер Фишер и Уильямс Юри отмечали в этой связи: В конечном счете, однако, причиной конфликта является не объективная реальность, а происходящее в головах людей.
Социально-психологическая составляющая конфликта может действительно иметь самодовлеющее значение. Неадекватное отражение массовым сознанием происходящих в обществе перемен (например, смена правителя), реакция на те или иные политические решения или спорные вопросы (например, коме передать властвующие полномочия при смене монарха) способны сами по себе вызвать конфликтную ситуацию и даже масштабный конфликт между активными группами населения и властью. В данном случае конфликт будет выступать как своего рода предупреждение, требование, призыв внести изменения в предполагаемые действия, не допустить осуществления тех из них, которые противоречат общенациональным интересам. Конфликт сам по себе еще не выражает в полном объеме причины, его детерминировавшие, и социальные источники, его питающие и поддерживающие. Конфликт лишь побуждает к этому. Однако в ходе конфликта более ясно выражаются интересы и ценностные ориентации его участников, что само по себе чрезвычайно важно для выяснения всех причин и обстоятельств, породивших конфликт. Социальный конфликт, имеющий значительные масштабы, оказывает поляризующее воздействие на общество (социальные слои и группы), как бы разделяя его на тех, кто участвует в конфликте, сочувствует ему, порицает его. На тех, кто участвует и сочувствует конфликту, последний оказывает консолидирующее воздействие, сплачивает и объединяет их. Происходит более глубокое уяснение целей, во имя которых разворачивается противоборство, "рекрутируются" новые участники и сторонники. В той мере, в какой конфликт несет в себе конструктивное или деструктивное начало, способствует разрешению противоречий, он может рассматриваться как прогрессивный или регрессивный. Конфликт, даже оказывающий позитивное воздействие, ставит вопрос о цене осуществляемых под его воздействием изменений. Какие бы цели ни провозглашались и как бы важны они ни были, но для их осуществления приносятся в жертву человеческие жизни, возникает вопрос о нравственности такого конфликта, о его действительной прогрессивности.
2 Заселение Сибири, как форма социального протеста
Как известно, заселение Сибири русскими проходило в два этапа. При этом именно вторая волна колонизации Сибири - земледельческая – оказала решающее воздействие на формирование сибирского крестьянства. Кроме того, следует учитывать и нараставшую с начала XVIII в. внутрисибирской миграции, когда переселенцы первой – торгово-промысловой – волны покидали оскудевшую к тому времени на пушные богатства тайгу, и поселялись в пригодных для земледелия районах Сибири.
Старинные связи Поморских уездов с Зауральем, проистекающие еще из промыслового предпринимательства первых русских землепроходцев в Сибири, продолжают влиять на процесс заселения Сибири и в XVII-XVIII веках.
Веками бытовавший взгляд поморских крестьян на землю как на собственность, «вотчину», при попытках правительства в XVII в. ограничить их право распоряжения своими вотчинными землями порождал упорное сопротивление.
Следует отметить, что активность русского переселенческого движения в Сибирь напрямую зависела от внутриполитической ситуации.
Большую часть переселенцев в Сибирь на протяжении XVII-XVIII веков составляли северорусские черносошные крестьяне, искавшие в переселении освобождения от тяжелого феодального гнета. С 1660-х годов именно в Поморье произошло резкое усиление прямых налогов, в частности, удвоение так называемых стрелецких денег.
В XVII-XVIII вв. стремление крестьян сохранить (или вернуть) черносошное состояние проявлялось в многочисленных актах неповиновения светским и духовным (монастырским) властям, порождало многочисленные челобитные к власти верховной с прошениями вернуть их в «черные сохи».
Челобитные поморских крестьян были насыщены многочисленными аргументированными ссылками на соответствующие поземельные документы, обращениями к прецедентам прежних разбирательств. Несомненно, эта активная деятельность по отстаиванию собственных прав развивала правосознание и правотворчество поморского крестьянства, способствовало формированию так называемого свободного «поморского» духа, который наложил значительный отпечаток на формирование мировоззрения сибирского крестьянства.
Борясь за свой черносошный статус северный крестьянин отстаивал и требования возвращения захваченных феодалами земель в черные земли. Как указывают исследователи, нигде в России крестьяне не добились большего успеха, чем в Поморье, где крестьянам удалось отстоять не только границы своих земель, но и свой незакрепощенный статус. Черносошный крестьянин был гражданином государства, в пользу которого платил налоги и нес повинности, то есть крепостные отношения, основой которых было право собственности крепостника на личность крестьянина, к статусу черносошного крестьянина не могли иметь прямого отношения.
С ростом феодального гнета, отстаивая собственную личностную свободу, крестьяне были все же вынуждены покидать свои вотчины.
Несмотря на имевшие место колебания и попытки воспрепятствовать стихийному переселенческому потоку из Поморья в Сибирь, правительство в итоге убедилось в собственной неспособности преодолеть крестьянское сопротивление. Интересно отметить, что тем самым правительство отнюдь не пренебрегло закрепостительными установлениями Соборного уложения 1649 года. По закону, сыску и возвращению подлежали только те черносошные крестьяне, которые бежали во владения вотчинников и помещиков. В условиях Сибири это требование становилось бессмысленным.
А.А. Преображенский, приведя множество данных из исследованных им документов (отпускных писем, проезжих или подорожных памятей), пришел к выводу, что кроме нелегальных, существовала и значительная по численности группа крестьян, легально отпущенных «мирскими» властями.
Одной из основных причин ухода черносошных крестьян из Поморья в Сибирь, независимо от того, был он легальным или нет, А.А. Преображенский называет помимо прочих и высокую степень социального расслоения поморской деревни, сложившуюся на протяжении XVII в. По его мнению, в результате этого процесса «мирские» власти не препятствовали выходу разорившихся крестьян из общины, справедливо находя в этом выгоду и облегчение для всех остальных ее членов.
Поморские уезды, в силу почти полного отсутствия в них вотчинного (кроме церковного и дворцового) землевладения, развивались в экономическом отношении быстрее сопредельных территорий.
В любом случае, поморские крестьяне, составляя абсолютное большинство среди переселенцев, принесли в Сибирь обширный комплекс представлений о государственном и общественном устройстве, сложившийся в течение многих десятилетий на основе осознанной крестьянской борьбы за собственные права.
Во многом на процесс формирования сибирского крестьянства повлиял и приток беглых из других регионов страны. При этом центральная администрация практически не прилагали усилий по содействию в их возвращению к владельцам, предлагая самим владельцам организовывать сыск своих крестьян на бескрайних сибирских территориях.
Так, например, когда в 1699 г. правительство Петра I пожаловало Г.Д. Строганову новые владения в Соликамском уезде, местное население отнеслось к переходу в крепостное состояние резко отрицательно. В начале 1700 г. с Урала в Сибирь двинулись «семей з двести и болши ис пермских чюсовских ево вотчин, отбиваясь от людей ево боем и стреляя из ружья и из луков в те ж сибирские городы по подговору прежних беглых ево крестьян»
Деятельность по сыску встречала не только активное сопротивление со стороны самих беглых, но и определенное противодействие со стороны сибирской администрации, заинтересованной в притоке населения. И если ценой больших усилий и значительных финансовых затрат Строганову все же удалось «сыскать» значительную часть ушедших от него в Сибирь крестьян (на что, кстати, было потрачено не одно десятилетие), то сыски черносошных крестьян были заведомо безрезультатными и велись в гораздо меньшем масштабе, превращаясь в мероприятия по учету пришлого населения.
Формирование в Сибири крестьянства завершается к началу XVIII столетия и ведущая роль в этом процессе, в итоге, принадлежала именно государственным крестьянам, непосредственным эксплуататором которых являлось феодальное государство.
Специфическую категорию феодально-зависимого населения составили приписные крестьяне уральских, нерчинских и алтайских заводов. По характеру основной феодальной повинности (заводская «барщина»), приписная деревня напоминала крепостную. Однако приписной крестьянин, в отличие от помещичьего, признавался субъектом гражданского и публичного права. Верховная власть рассматривала приписное крестьянство как особую категорию в составе государственного крестьянства.
Отсутствие в Сибири сколько-нибудь развитого помещичьего землевладения, отдаленность ее от центра страны, огромные пространства, обусловили как особую специфику сознания местного крестьянства, так и характер взаимоотношения крестьянской общины с органами власти. Правительство и сибирская администрация были не в состоянии держать деятельность общины под постоянным контролем, что было возможно в густозаселенном центре России.
К концу XVIII века сибирское крестьянство было представлено тремя группами. Группа «государевых» - пашенных и оброчных - крестьян (96% от общего числа), группа монастырских крестьян (3,5%) и лично зависимые (абсолютное меньшинство – 0,5%).
Общеизвестно, что в Сибири так и не возникло помещичьего хозяйства, не появились четко оформленные слои поместных и крепостных крестьян. Тем не менее, и это легко проследить в лозунгах антифеодального движения, антикрепостнические настроения были сибирскому крестьянству весьма близки, и активно поддерживались. В то же время на всю Сибирь к концу XVIII приходилось лишь несколько десятков незначительных по своей величине поместий, а число крепостных крестьян было мизерным.
В XVIII – начале XIX вв. на Востоке страны вольноколонизационный поток шел по прежнему из Поморья.
Таким образом, в Сибири сформировалось крестьянство, феодально зависимое от государства, а не от частных владельцев. Исследователи отмечают, что типологически сибирское крестьянство находится ближе к государственному (черносошному) крестьянству Европейского Севера России, что в силу описанных особенностей его формирования и неудивительно. Как и черносошные крестьяне Поморья, они реально пользуются значительными владельческими правами на свои земли, степень их личной зависимости гораздо слабее, чем в помещичьей деревне. Отмечается и значительная близость материальной и духовной культуры крестьян по обе стороны Уральского хребта. Общерусские социально-утопические легенды имеют широкое хождение в Сибири, а поиски русскими сказочного Беловодья связаны с реальной историей алтайских крестьян.
В то же время, XVIII век ознаменовался окончательным формированием региональных черт народной культуры, которые определили в дальнейшем этнографический и культурный облик сибирской деревни.
Тем не менее, несмотря на некоторые имевшиеся особенности развития, характер существования, бытовой уклад и социально-политические представления крестьянского населения Сибири в основном не отличались от общероссийских. Объясняется это тем, что они были привнесены на сибирскую территорию русскими же земледельцами, а не формировались на рассматриваемых территориях на протяжении многих столетий, как это было в центральной части страны.
Общерусские закономерности развития крестьянского сознания были характерны и для Сибири, при этом их действие усиливалось не только постоянным переносом соответствующих идей, сюжетов за Урал как в ходе крестьянской колонизации, но и благодаря ссылке, так как в Сибирь ссылали и самозванцев с их сторонниками, и активных распространителей различных слухов и легенд о монархах.
В общей массе ссыльных, впрочем, преобладали крестьяне, пострадавшие за свои антифеодальные настроения, из Центральной части России. В XVIII веке большую часть ссыльных составляли помещичьи крестьяне. Только с 1760 по 1780 гг. в Сибири (без Иркутской губернии) было помещено до 40 тыс. душ м. и ж. пола.
Активно применяя ссылку как форму наказания, правительство, само того не желая, стимулировало активность крестьянства в антифеодальной борьбе.
Исследователи отмечают, что процесс вольнонародной колонизации, являвшийся отражением антифеодальной борьбы масс, проходил в неразрывной связи лозунгов социального и религиозного протеста, создавая единую оппозицию церкви и бюрократии.
Практика абсолютистского государства по использованию результатов народной колонизации, которая осуществлялась под демагогическими лозунгами, обещавшими излияние «монарших милостей», способствовала закреплению в крестьянском сознании социально-политических иллюзий.
3 Городские восстания
Очень часто встречается ошибка, заключающаяся в том, что авторы, говоря о Сибири, все время подменяют ее Россией. Так, утверждают (по всей видимости, исходя из текста песни о несчастном путешественнике через Байкал на омулевой бочке), что «угрюмый образ Сибири-каторги в конечном счете заслонил в общественном сознании все остальное». Но это в русском общественном сознании, в сознании каторжан и мигрантов. Особенно «несчастны» такие песни были у белорусских крестьян-переселенцев. Но ни в одной дошедшей до нас казачьей песне, ни в одной сказке или песне местных старожилов уныния и «несчастья» нет и в помине. Возьмите знаменитый цикл об Албазинском «сидении»: размах, удаль, порой жестокость, смерть, но горечи нет! Это как в песне о Стеньке Разине, который бросает княжну за борт - никто же не плачет по княжне! Сибирский мужик слишком прагматичен, чтобы горевать о какой-то свободе и воле, его интересуют сугубо конкретные дела. Интересный случай в этом отношении произошел в деревнях Тобольского наместничества в 1786 г., где объявился некий Петр Пургин, который выдавал себя за Петра III. Но обещал он крестьянам не землю и волю, как Емельян Пугачев, а «што не будет государственных податей на девять лет и тем более смущал простых людей».
Русский человек и абориген уже довольно долго знали друг друга, прежде чем в Сибири были построены первые «государевы» города. Первые контакты русских и коренных жителей Западного Зауралья, и даже района Мангазеи, относятся еще к XI веку. После присоединения к Московскому государству Великого Новгорода и «Великой Перми», после большого похода московской рати в 1499-1500 гг. великие князья уже официально включили в свой титуляр название царей Югорских, Кондинских, Обдорских. С этого времени народы края официально уже считались данниками и вассалами Москвы и даже не систематично платили реальную дань.
Некоторые авторы, рассуждающие об общем в ментальности колонистов на новых землях, считают, что «в порубежье не боялись подняться за свободу с оружием в руках». И далее приводят в доказательство слова замечательного историка и публициста Н. Я. Эйдельмана (которые, правда, до него говорил А. И. Герцен) о том, что «главные народные войны зажигаются не в самых задавленных, угнетенных краях», а «в зонах относительно свободных, и уже потом с казачьих мест переносятся в мужицкие, закрепощенные губернии».
Но это утверждение Н. Я. Эйдельмана не подходит к Сибири. Весь парадокс российской истории заключается в том, что в XVII-XVIII вв., когда Сибирь была относительно свободна от Москвы, в ней ни разу «не зажигалась» эта «главная народная война»; более того, ни Разин, ни Пугачев не нашли здесь многочисленных и активных сторонников.
В Сибири все было проще и сложнее одновременно. Не проходило и года, чтобы не пылали русские деревни и остроги, ежегодные ясачные сборы служилых людей нередко превращались в вооруженные столкновения, а основание русских городов выглядело как военная экспедиция в чужую страну. Тем не менее официально у нас не было никаких войн с тогдашними феодальными правителями и аборигенными князьками Сибири. Несмотря на то, что степень ожесточения доходила до предела с обеих сторон. Можно вспомнить, что, когда А. Воейков окончательно разгромил Кучума в 1598 г., он приказал казнить захваченных пленных, которые уже никакой опасности не представляли. Впрочем, и противники были тоже немилосердны, особенно к своим соплеменникам, перешедшим на сторону русских. Об этом напоминает судьба Богдана Артыбаева, который в 1648-1649 гг. вместе с русскими казаками «бился» с киргизами в Чулымской волости. Киргизы за это поймали его отца с семьей и живьем сварили в котле.
Вообще, покорение Сибирского ханства, Западной Сибири во многом напоминает военную акцию по подчинению и наказанию непокорного вассала, который до этого давал присягу своему сюзерену на верность. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что большинство западносибирских городов - Тобольск, Тюмень, Березов, Сургут, Нарым, Пелым, Томск - были основаны вблизи родокняжеских центров сибирских князьков, которые до этого изъявляли покорность московскому государю, или же существовавших до этого «вольных» русских торговых городков.
Город тогда в Сибири - это форпост многоцелевого значения. Его функции:
военно-оборонительная,
административная,
налогово-финансовая,
перевалочно-транспортная,
торговая,
промышленная.
К началу XVIII в. из около 150 крепостей в Сибири городами стали только 20: Тюмень, Тобольск, Сургут, Тара, Нарым, Верхотурье, Томск, Кузнецк, Якутск, Иркутск, Нерчинск и др.
Сибирский город XVII в. отличала его управленческая функция. Этим обусловливалось наличие в городе управленческого аппарата - разных дьяков и подьячих. Так, в Верхотурье в 1645 г., подьячих, таможенных, церковных и площадных дьяков, занимавшихся оформлением личных и деловых бумаг, этого «крапивного племени», как говорили тогда, было 50 человек (около 5,8% от всего населения города вместе с приходящими сюда на недолгое время «гулящими» людьми. А в числе постоянного населения верхотурская «бюрократия» XVII в. составляла около 21%).
Города являлись и основой хозяйственной деятельности. На обилие в Иркутском уезде хлеба, соли, мяса, рыбы обратил внимание западноевропейский путешественник Исбрант Идес, проезжавший через город в 90-х гг. XVII в. Он писал:
«После нескольких дней пути среди бурят приехал я в город Иркутск, расположенный на реке Ангаре, которая истекает из озера Байкал в шести милях от города и течет с юга на север. Этот город построен недавно и снабжен мощной крепостью и большими слободами. Хлеб, соль, мясо и рыба здесь очень дешевы, ржи больше всего и столь много, что за семь стюйверов можно купить ещё сто немецких фунтов. Тому причиной плодородие этой земли. От Иркутска до Верхоленска родится много разнообразных злаков; там находится много русских дворов, которые наживают богатство земледелием и которые кроме этого ничего более не промышляют».
Бюджет сибирского города во многом зависел от размеров собранного ясака. Дело в том, что в ясак с местных народов входили шкурки не только соболя, но и дешёвых видов «мягкой рухляди» - белки, волка, а также неотправляемые виды ясака: скот, низкосортное железо местной выплавки.
Этот вид ясака подлежал обмену на шкурки соболя у местных народов. Не проданная и не обмененная часть ясака оставалась в местном бюджете и шла на оплату жалованья, городское строительство, местные торговые операции и др. И в первое время, до развития собственного ремесла, хлебопашества, ясачные поступления составляли до 75% всех доходов уезда.
И в истории Сибири XVII в. известен лишь один случай убийства воеводы возмущенным населением - илимского воеводы Лаврентия Обухова в 1665 г.: «Лаврентий, приезжая к ним в Усть-Киренскую волость, жен их насильничал...»
Несколько иной характер носило наше продвижение в Восточной Сибири. Обратите внимание, что здесь важнейшие города, такие как Енисейск, Красноярск, Иркутск, Якутск, Нерчинск основывались вне всякой связи с какими-либо поселениями аборигенов и даже подчас без специальных царских грамот, а просто в силу обстоятельств военного похода: где встретили сопротивление, там и основали русский город. Да и политическая обстановка здесь была совершенно другая. Если в Западной Сибири еще была возможность договориться с каким-то одним правителем - Едигером, Кучумом, Алтын-ханом, - то в Восточной Сибири просто не с кем было вести такие переговоры: туземное общество представляло собой калейдоскоп различных народов и племен, находившихся в постоянной борьбе друг с другом. И это уже больше походило на Северную Америку, где англичанам приходилось заключать договоры с каждым крупным племенем. В Восточной Сибири мы вступали на территорию, которая никогда даже косвенно не была подведомственной или вассальной московским князьям. Но в любом случае - и в Западной, и в Восточной Сибири - это не было чистое завоевание: продвижение русских отрядов сопровождалось движением крестьянского, промышленного, «гулящего» русского населения. В этом и заключается суть колонизационного процесса как неоднозначного, противоречивого исторического события.
4 Сибирь и крепостное право
В Сибири, в отличие от центральной России, в XVII в. не было крепостного права. С самого начала присоединения вся Сибирь была объявлена «государственной вотчиной», сибирская земля считалась государственной. Государство стремилось единолично извлекать доходы с богатой окраины. Закрепощение сибирских крестьян было невозможно и потому, что необъятные просторы и слабость местной администрации оставляли для крестьянина возможность уйти «куда глаза глядят».
Необходимость взаимодействовать с государственной властью, вступать в контакты с аборигенами заставляли русских поселенцев воспроизводить в Сибири нормы мирского (общинного) самоуправления - крестьянской общины.
В Сибири в XVII в. возникали и социальные конфликты, происходили и городские восстания. Их причинами были уменьшение жалованья, лихоимство и др. Особое значение имели отношения русской власти и аборигенов (сибирских аборигенов тогда звали «иноземцами»). В политике русских властей в отношении аборигенного населения были принципиальные установки:
1. мирные пути взаимодействия, добиваться союза с ними и поддержки;
2. защита ясачноплательщиков от притеснений со стороны русских, обходиться с ними «ласкою» и «приветом»;
3. ясачные люди были в одинаковом правовом поле с русскими, различие к подданным определялось только их имущественным и служебным положением; иногда они обращались в органы суда, правопорядка, чтобы опротестовать действия своих «лучших людей» и русской администрации по поводу лихоимства;
4. не допускалась насильственная и массовая христианизация сибирского населения;
5. невмешательство во внутриродовые отношения; в этот период центральная и местная власть очень редко вмешивались в дела ясачных волостей, где продолжали действовать местные феодалы и представители патриархальной родоплеменной верхушки.
Эти принципы были главным условием и присоединения, и «покорности» Москве аборигенов. Формальное присоединение народов Сибири дополнялось обязательным подчинением и превращением их в подданных «белого царя». Основной формой подчинения и «принятия подданства» было обложение и взимание ясака. Особыми административными единицами были ясачные волости.
Ясак, как форму обложения местного населения, русские власти заимствовали от татарских ханств в Поволжье и в Сибири. В буквальном переводе на русский язык ясак - дань, которая уплачивалась в знак подданства.
На первых порах ясак, взимаемый царской администрацией в Сибири, не отличался от дани, которую выплачивало местное население более сильным племенам или государственным образованиям до прихода русских. Его размер не фиксировался, брали, сколько давали, с раздачей подарков (металлических изделий, тканей, зеркал, водки и т.п.), в форме меновой торговли. Практиковался захват знатных людей в заложники, что гарантировало уплату ясака их сородичами.
С XVII в. ясачная подать превращалась в ренту, уплачиваемую местным населением в пользу феодального государства за пользование землей и другими ясачными угодьями. По мере укрепления русской власти ясак превращался в разновидность государственного налога.
Взимание ясака имело две формы:
окладной ясак - постоянный, фиксированный размер сбора с волости («землицы»);
неокладной - неопределенный - сколько возьмется.
Окладным ясаком облагались группы ясачного населения, которые уже упрочились в русском подданстве и были учтены переписными ясачными книгами. Жители, не прочно закрепленные в русском подданстве, платили неокладной ясак, часто в размере, который они сами находили нужным для поддержания дружеских отношений с русскими властями. В этом случае ясак носил нередко характер обычного торгового обмена, его обязательно сопровождали «государевы подарки». Ясачным людям выдавали сукно, ткани, котлы, хлеб, водку, дешевые украшения (бисер и др.).
Ясачный взнос состоял из собственно ясака - обязательного платежа - и добровольных приношений («поминков»). Со временем «поминки» стали также обязательными. Ясак принимали преимущественно пушниной, иногда рыбой, скотом, оленьими шкурами. По мере истребления соболей стали принимать меха лис, бобров, других пушных зверей, а также деньгами. Но в основных пушнопромысловых районах (Якутский, Мангазейский, Енисейский уезды) правительство допускало замену пушного ясака денежным исключительно редко.
В управлении нерусским населением царская администрация старалась опереться на родоплеменную знать коренных народов. Кучумовские «мурзы и мурзичи» освобождались от ясака, за ними сохранялись все старые привилегии. В большинстве своем они были приняты на царскую службу и составляли особую группу «служилых юртовских татар».
В управлении Сибирью видное место занимали вопросы регулирования торговли. Царское правительство, заинтересованное в нормализации экономической жизни Сибири, до конца XVI в. освобождало здесь от таможенных пошлин как русских, так и среднеазиатских (ногайских и бухарских) купцов. Но с 1597 г. русские торговые люди платили десятинную пошлину с сибирских товаров, «ото всякого зверя от девяти десятое». Заботясь о регулярном поступлении ясака и о том, чтобы ясачных людей «не ожесточити и не отбити от государя», правительство освободило их от уплаты таможенных пошлин.

Заключение
В заключении хотелось бы сказать, что при подборке материалов для данной темы возникли определенные трудности. Из проанализированных мною источников видно, что в Сибири не было каких-то огромных социальных конфликтов. Сибирский мужик слишком прагматичен, чтобы горевать о какой-то свободе и воле, его интересуют сугубо конкретные дела, например: размер податей, «да дабы приказчики произвола не творили».
И весь парадокс российской истории заключается в том, что в XVII-XVIII вв., когда Сибирь была относительно свободна от Москвы, в ней ни разу «не зажигалась» эта «главная народная война»; более того, ни Разин, ни Пугачев не нашли здесь многочисленных и активных сторонников.
Действительно, в истории Сибири XVII века почти года не проходило, чтобы в том или ином районе не вспыхивали «бунты и нестроения», «смуты и шатания», заканчивавшиеся убийством воеводы или приказчиков, «выбиванием» их из городов. В этих движениях принимали участие все классы и слои сибирского общества. Безусловно, нельзя отрицать, что в них проявлялось имущественное расслоение сибирского общества.
В сравнении с положением туземцев в колониях европейских держав зависимость сибирских аборигенов от русской власти отличалось мягкостью. Формула царских грамот и наказов в отношениях с ясачными людьми предписывала действовать «лаской, а не жесточью». Ясачные, как и русские, были такими же подданными.
Достаточно быстро между русскими и основной массой инородцев устанавливались мирные добрососедские отношения. Распространенными были межэтнические браки. Не было пренебрежительного отношения к детям от таких браков. Русские даже не выдумали слов для их обозначения, как это сделали европейцы в своих колониях, введя в оборот слова «метис», «мулат».
Список литературы
Алексеев А.А. Курс лекций по истории Сибири охватывает период XIII - XVII вв., отражает современную научную концепцию отечественной истории и истории Сибири. – Новосибирск: СГГА, 2003.
Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск: Наука, 1992
Миненко Н.А. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодализма (Учеб. пособие). Новосибирск: Изд-во НГУ, 1986.
Побережников И.В. Слухи в социальной истории: типология и функции, Екатеринбург: Банк Культурной Информации, 1995.
Покровский Н.Н. Обзор сведений судебно-следственных источников о политических взглядах сибирских крестьян конца XVII-XIX в. // Источники по культуре и классовой борьбе феодального периода. Новосибирск: Наука, 1982. С. 48-79.
Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI-начале XVIII в. М.: Наука, 1972
Прошанов С.Л. Становление социологии Конфликта в России (теоретико-методологические и институционально-организационные основы) Специальность: 22.00.01 - Теория, методология и история социологии Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук. Москва, 2007 год
Русские старожилы Сибири М.: Наука, 1973

Введение

«Русский человек все, что мог, сделал в Сибири с необыкновенной энергией, и результат трудов его достоин удивления по своей громадности», - писал историк Сибири и общественный деятель Н.М. Ядринцев.

На протяжении XVII века в истории России происходили большие перемены. Они касались всех сторон её жизни. Территория Российского государства расширилась. Кроме Сибири в состав России вошли Левобережная Украина с Киевом и область Запорожья. Пределы России подошли к Тихому океану на востоке, к Северному Кавказу и Казахстану на юге.

Страна была феодальной, господствовала феодальная собственность на землю, оформлялась общегосударственная система крепостного права. Увеличение товарного производства привело к резкому росту городов. В последней четверти XVII в. отчетливо проявляются тенденции оформления абсолютизма. С уходом с политической сцены бывшего «царя» Сибирского ханства Московское правительство, в соответствии с тогдашними политическими воззрениями, считает себя теперь полным наследником Сибирского ханства. Отныне освоение Сибири становится делом исключительно внутренней политики Русского государства, делом русского народа.

В связи с вышеизложенным выбор темы работы «Социальные конфликты в Сибири в XVII веке» является актуальным и обоснованным.

Цель и задачи работы рассмотреть особенности социальных конфликтов в Сибири в XVII веке.

Объектом исследования является Сибирь в XVII веке.

Предметом – социальные конфликты.

Работа состоит из введения, четырех пунктов, заключения и списка литературы.

В качестве источников использовались учебники и статьи следующих авторов: Алексеева А.А., Миненко Н.А., Покровского Н.Н., Прошанова С.Л. и других, а также электронные ресурсы.

1 Определение социального конфликта, его сущности и специфики

Вопрос о существовавших в России XVI - XVII вв. социальных конфликтах, конфликтогенности сложившихся в тот период русской истории ситуаций, вполне естественным будет начать с определения социального конфликта, его сущности и специфики.

Будучи предметом изучения ряда наук, социальные конфликты в большинстве работ как правило наделяется таким существенным признаком как противоборство, столкновение участников конфликта, преследующих противоположные цели, которые могут быть достигнуты только в противодействии, борьбе за счет ущемления интересов другой стороны.

Сущность социального конфликта заключается не столько в возникновении противоречия, столкновении интересов, сколько в противодействии субъектов социального взаимодействия и в способе разрешения создавшегося противоречия.

Источником такого противоборства выступают социальные противоречия, обострившиеся до высшей стадии, когда исчерпаны другие способы их снятия или устранения. В качестве противоречий выступают, как правило, социальные интересы, отражающие различные ценностные ориентации и нормы социальных субъектов - конфликт в данном случае выступает средством, способом разрешения социальных противоречий в социальном взаимодействии субъектов.

Разновидности таковых с различных сферах общественной жизни - политике, экономике, праве, военной сфере и т.п. позволяет заключить, что все виды конфликтов обладают всеми свойствами, общими для социальных конфликтов и наряду с этим содержат некоторые специфические, отличающие их от других конфликтов свойства.

Следовательно, социальный конфликт выступает наиболее острым социальным процессом и способом разрешения значимых противоречий, возникающих в процессе социального взаимодействия различных социальных субъектов (личностей, групп, классов, этносов, наций, народов, государств и т.д.). Социальный конфликт заключается в противодействии субъектов друг другу и, как правило, сопровождается негативными эмоциями и чувствами, направленными на противостоящую сторону.

Не все противоречия интересов приводят к социальным конфликтам, но чтобы конфликт стал неизбежным - противоречия должны приобрести антагонистический характер.

Социальный конфликт выступает своеобразным социальным механизмом, способствующим развитию социальной общности, движению вперед, решению и снятию накопившихся проблем социальной стагнации и противоречий социального прогресса. В конечном счете, социальный конфликт ведет к установлению и достижению (временному) согласия и социального порядка.

Вопрос о социальных конфликтах в России необходимо начать с определения условий их возникновения, т.е. необходимо сформировать образ России того времени. Характеризуя его можно говорить о складывании единого русского государства. В него вошли земли Великого Владимирского княжения, Новгорода, Пскова, Рязани и Смоленска. Политически можно говорить о существовании деспотии. "Деспотия", чей корень есть греческое despotes, имеет более ли менее ту же этимологию, что и patrimonial, Р.Пайпс, характеризуя ее говорит об отклонении от истинно монархической власти, (которая, читается, уважает право собственности своих подданных) или ее извращение., называя его вотчинным режимом, самостоятельная форма правления. Вотчинный строй, так он это называет .

«Здесь конфликтов между суверенитетом и собственностью нет и быть не может, ибо, как и в случае первобытной семьи, в которой главенствует pater familias, они есть одно и то же. Деспот ущемляет право собственности своих подданных; вотчинный правитель просто-напросто вообще не признает за ними этого права».

Власть русского царя ничем не ограничена, по мнению иностранцев, в полноте ее никто их европейских монархов не мог сравниться с московским государем. Далее он пишет «при вотчинном строе не может быть четкого разграничения между государством и обществом, постольку, поскольку такое разграничение предполагает наличие не только у суверена, но и у других лиц права осуществлять контроль над вещами и (там, где существует рабовладение) над людьми. В вотчинном государстве нет ни официальных ограничений политической власти, ни законоправия, ни личных свобод». Тем не менее Пайпсу очевиден достаточно печальный факт «в нем может иметься высокоэффективная политическая, хозяйственная и военная организация, происходящая из того, что всеми людскими и материальными ресурсами страны распоряжается один и тот же человек или люди - король или бюрократы.

Внук Ивана III, Иван IV (Грозный) принял новый титул "Царь и Великий Князь Всея Руси". Первый период правлении Ивана IV был одной из светлых страниц русской истории. В то время молодой царь был под влиянием культурных и гуманных сотрудников. С их помощью был проведен ряд реформ: местное самоуправление, участие представителей населения в суде и т.д.

Закончив проведение реформ, Иван IV завоевывает Казанское и Астраханское татарские ханства - остатки Золотой Орды на Волге. Он также успешно начинает борьбу с западными соседями за выход к Балтийскому морю.

Последние 20 лет жизни Ивана Грозного, в отличие от первого периода, были мрачными в русской истории. Резкая перемена к худшему в его характере граничила с душевной болезнью. Он стал подозревать в измене всех бояр. Своих ближайших сотрудников он отправил в ссылку. Некоторые, спасаясь от него, бежали за границу.

Для борьбы с противниками нового жестокого режима Иван Грозный создает военно-полицейский аппарат - Опричнину. Целые области передаются им в управление опричнины. Злоупотребления и произвол опричников, казни невиновных вызывают общее недовольство в стране. В это же время война с западными соседями приняла неудачный оборот.

В конце правления Ивана Грозного произошло замечательное событие: богатые уральские промышленники Строгановы организовали поход против остатков Орды за Уральским хребтом. Отряд казаков во главе с атаманом Ермаком разбил войска татарского хана и захватил его столицу. Таким образом, был открыт путь дальнейшего освоения русскими Сибири.

После Ивана Грозного царем был его сын Федор, слабый и неспособный к правлению человек. Фактически правил за него умный и способный боярин Борис Годунов, на сестре которого был женат царь Федор.

Со смертью бездетного Федора прекратилась династия Рюрика, и царем был избран Борис Годунов. Первые годы его правления были удачными, но в 1600 г. наступили трудности: интриги бояр, не желавших признавать его царем, неурожайные годы, вызвавшие голод, и крестьянские восстания.

Симптомами тех социальных конфликтов стали проявление недовольства в форме выступлений, массовых движений; возникновение социальной напряженности, социального беспокойства; поляризация и мобилизация противодействующих сил и организаций; готовность действовать определенным (чаще всего радикальным) образом.

Социальное недовольство этих групп были обусловлено рядом обстоятельства, не выяснив которые невозможно понять содержание и характер начинающегося конфликта, тем более определить его интенсивность и последствия.

Как правило, осознание ущемленности собственных интересов и выбор способа противодействия "сопернику" осуществляются внутри общества не всей социальной группой непосредственно, а постоянно (профессионально) выражающими ее интересы институтами (политическими лидерами). Таковыми в тот период стали Дмитрий Отрепьев, известный как Лжедмитрий первый, Борис Годунов, ряд царедворцев и др.

Любой социальный конфликт, так или иначе, влияет на многие общественные процессы, и на массовое сознание особенно. Он не оставляет равнодушными даже пассивных наблюдателей, ибо воспринимается чаще всего если не как угроза, то во всяком случае как предупреждение, как сигнал возможной опасности. Социальный конфликт вызывает сочувствие одних и порицание других даже тогда, когда не задевает непосредственно интересы не втянутых в него групп. В обществе, где конфликты не скрываются, не затушевываются, они воспринимаются как нечто вполне естественное (если, конечно, конфликт не угрожает существованию самой системы, не подрывает ее основ).

Но даже и в этом случае факт конфликта выступает как своеобразное свидетельство социального неблагополучия в тех или иных масштабах, на том или ином уровне общественной организации. Стало быть, он выступает и как определенный стимул для внесения изменений в осуществляемую политику, законодательство, управленческие решения и т. д.

Возникающие конфликты могут свидетельствовать не только об объективных трудностях и нерешенных проблемах, о тех или иных социальных аномалиях, но и о субъективных реакциях на происходящее. Последнее не менее важно. Американские исследователи Роджер Фишер и Уильямс Юри отмечали в этой связи: В конечном счете, однако, причиной конфликта является не объективная реальность, а происходящее в головах людей.

Социально-психологическая составляющая конфликта может действительно иметь самодовлеющее значение. Неадекватное отражение массовым сознанием происходящих в обществе перемен (например, смена правителя), реакция на те или иные политические решения или спорные вопросы (например, коме передать властвующие полномочия при смене монарха) способны сами по себе вызвать конфликтную ситуацию и даже масштабный конфликт между активными группами населения и властью. В данном случае конфликт будет выступать как своего рода предупреждение, требование, призыв внести изменения в предполагаемые действия, не допустить осуществления тех из них, которые противоречат общенациональным интересам. Конфликт сам по себе еще не выражает в полном объеме причины, его детерминировавшие, и социальные источники, его питающие и поддерживающие. Конфликт лишь побуждает к этому. Однако в ходе конфликта более ясно выражаются интересы и ценностные ориентации его участников, что само по себе чрезвычайно важно для выяснения всех причин и обстоятельств, породивших конфликт. Социальный конфликт, имеющий значительные масштабы, оказывает поляризующее воздействие на общество (социальные слои и группы), как бы разделяя его на тех, кто участвует в конфликте, сочувствует ему, порицает его. На тех, кто участвует и сочувствует конфликту, последний оказывает консолидирующее воздействие, сплачивает и объединяет их. Происходит более глубокое уяснение целей, во имя которых разворачивается противоборство, "рекрутируются" новые участники и сторонники. В той мере, в какой конфликт несет в себе конструктивное или деструктивное начало, способствует разрешению противоречий, он может рассматриваться как прогрессивный или регрессивный. Конфликт, даже оказывающий позитивное воздействие, ставит вопрос о цене осуществляемых под его воздействием изменений. Какие бы цели ни провозглашались и как бы важны они ни были, но для их осуществления приносятся в жертву человеческие жизни, возникает вопрос о нравственности такого конфликта, о его действительной прогрессивности .

2 Заселение Сибири, как форма социального протеста

Как известно, заселение Сибири русскими проходило в два этапа. При этом именно вторая волна колонизации Сибири - земледельческая – оказала решающее воздействие на формирование сибирского крестьянства. Кроме того, следует учитывать и нараставшую с начала XVIII в. внутрисибирской миграции, когда переселенцы первой – торгово-промысловой – волны покидали оскудевшую к тому времени на пушные богатства тайгу, и поселялись в пригодных для земледелия районах Сибири.

Старинные связи Поморских уездов с Зауральем, проистекающие еще из промыслового предпринимательства первых русских землепроходцев в Сибири, продолжают влиять на процесс заселения Сибири и в XVII-XVIII веках.

Веками бытовавший взгляд поморских крестьян на землю как на собственность, «вотчину», при попытках правительства в XVII в. ограничить их право распоряжения своими вотчинными землями порождал упорное сопротивление.

Следует отметить, что активность русского переселенческого движения в Сибирь напрямую зависела от внутриполитической ситуации.

Большую часть переселенцев в Сибирь на протяжении XVII-XVIII веков составляли северорусские черносошные крестьяне, искавшие в переселении освобождения от тяжелого феодального гнета. С 1660-х годов именно в Поморье произошло резкое усиление прямых налогов, в частности, удвоение так называемых стрелецких денег.

В XVII-XVIII вв. стремление крестьян сохранить (или вернуть) черносошное состояние проявлялось в многочисленных актах неповиновения светским и духовным (монастырским) властям, порождало многочисленные челобитные к власти верховной с прошениями вернуть их в «черные сохи».

Челобитные поморских крестьян были насыщены многочисленными аргументированными ссылками на соответствующие поземельные документы, обращениями к прецедентам прежних разбирательств. Несомненно, эта активная деятельность по отстаиванию собственных прав развивала правосознание и правотворчество поморского крестьянства, способствовало формированию так называемого свободного «поморского» духа, который наложил значительный отпечаток на формирование мировоззрения сибирского крестьянства.

Борясь за свой черносошный статус северный крестьянин отстаивал и требования возвращения захваченных феодалами земель в черные земли. Как указывают исследователи, нигде в России крестьяне не добились большего успеха, чем в Поморье, где крестьянам удалось отстоять не только границы своих земель, но и свой незакрепощенный статус. Черносошный крестьянин был гражданином государства, в пользу которого платил налоги и нес повинности, то есть крепостные отношения, основой которых было право собственности крепостника на личность крестьянина, к статусу черносошного крестьянина не могли иметь прямого отношения.

С ростом феодального гнета, отстаивая собственную личностную свободу, крестьяне были все же вынуждены покидать свои вотчины.

Несмотря на имевшие место колебания и попытки воспрепятствовать стихийному переселенческому потоку из Поморья в Сибирь, правительство в итоге убедилось в собственной неспособности преодолеть крестьянское сопротивление. Интересно отметить, что тем самым правительство отнюдь не пренебрегло закрепостительными установлениями Соборного уложения 1649 года. По закону, сыску и возвращению подлежали только те черносошные крестьяне, которые бежали во владения вотчинников и помещиков. В условиях Сибири это требование становилось бессмысленным.

А.А. Преображенский, приведя множество данных из исследованных им документов (отпускных писем, проезжих или подорожных памятей), пришел к выводу, что кроме нелегальных, существовала и значительная по численности группа крестьян, легально отпущенных «мирскими» властями .

Одной из основных причин ухода черносошных крестьян из Поморья в Сибирь, независимо от того, был он легальным или нет, А.А. Преображенский называет помимо прочих и высокую степень социального расслоения поморской деревни, сложившуюся на протяжении XVII в. По его мнению, в результате этого процесса «мирские» власти не препятствовали выходу разорившихся крестьян из общины, справедливо находя в этом выгоду и облегчение для всех остальных ее членов.

Поморские уезды, в силу почти полного отсутствия в них вотчинного (кроме церковного и дворцового) землевладения, развивались в экономическом отношении быстрее сопредельных территорий.

В любом случае, поморские крестьяне, составляя абсолютное большинство среди переселенцев, принесли в Сибирь обширный комплекс представлений о государственном и общественном устройстве, сложившийся в течение многих десятилетий на основе осознанной крестьянской борьбы за собственные права.

Во многом на процесс формирования сибирского крестьянства повлиял и приток беглых из других регионов страны. При этом центральная администрация практически не прилагали усилий по содействию в их возвращению к владельцам, предлагая самим владельцам организовывать сыск своих крестьян на бескрайних сибирских территориях.

Так, например, когда в 1699 г. правительство Петра I пожаловало Г.Д. Строганову новые владения в Соликамском уезде, местное население отнеслось к переходу в крепостное состояние резко отрицательно. В начале 1700 г. с Урала в Сибирь двинулись «семей з двести и болши ис пермских чюсовских ево вотчин, отбиваясь от людей ево боем и стреляя из ружья и из луков в те ж сибирские городы по подговору прежних беглых ево крестьян»

Деятельность по сыску встречала не только активное сопротивление со стороны самих беглых, но и определенное противодействие со стороны сибирской администрации, заинтересованной в притоке населения. И если ценой больших усилий и значительных финансовых затрат Строганову все же удалось «сыскать» значительную часть ушедших от него в Сибирь крестьян (на что, кстати, было потрачено не одно десятилетие), то сыски черносошных крестьян были заведомо безрезультатными и велись в гораздо меньшем масштабе, превращаясь в мероприятия по учету пришлого населения.

Формирование в Сибири крестьянства завершается к началу XVIII столетия и ведущая роль в этом процессе, в итоге, принадлежала именно государственным крестьянам, непосредственным эксплуататором которых являлось феодальное государство.

Специфическую категорию феодально-зависимого населения составили приписные крестьяне уральских, нерчинских и алтайских заводов. По характеру основной феодальной повинности (заводская «барщина»), приписная деревня напоминала крепостную. Однако приписной крестьянин, в отличие от помещичьего, признавался субъектом гражданского и публичного права. Верховная власть рассматривала приписное крестьянство как особую категорию в составе государственного крестьянства.

Отсутствие в Сибири сколько-нибудь развитого помещичьего землевладения, отдаленность ее от центра страны, огромные пространства, обусловили как особую специфику сознания местного крестьянства, так и характер взаимоотношения крестьянской общины с органами власти. Правительство и сибирская администрация были не в состоянии держать деятельность общины под постоянным контролем, что было возможно в густозаселенном центре России.

К концу XVIII века сибирское крестьянство было представлено тремя группами. Группа «государевых» - пашенных и оброчных - крестьян (96% от общего числа), группа монастырских крестьян (3,5%) и лично зависимые (абсолютное меньшинство – 0,5%).

Общеизвестно, что в Сибири так и не возникло помещичьего хозяйства, не появились четко оформленные слои поместных и крепостных крестьян. Тем не менее, и это легко проследить в лозунгах антифеодального движения, антикрепостнические настроения были сибирскому крестьянству весьма близки, и активно поддерживались. В то же время на всю Сибирь к концу XVIII приходилось лишь несколько десятков незначительных по своей величине поместий, а число крепостных крестьян было мизерным.

В XVIII – начале XIX вв. на Востоке страны вольноколонизационный поток шел по прежнему из Поморья.

Таким образом, в Сибири сформировалось крестьянство, феодально зависимое от государства, а не от частных владельцев. Исследователи отмечают, что типологически сибирское крестьянство находится ближе к государственному (черносошному) крестьянству Европейского Севера России, что в силу описанных особенностей его формирования и неудивительно. Как и черносошные крестьяне Поморья, они реально пользуются значительными владельческими правами на свои земли, степень их личной зависимости гораздо слабее, чем в помещичьей деревне. Отмечается и значительная близость материальной и духовной культуры крестьян по обе стороны Уральского хребта. Общерусские социально-утопические легенды имеют широкое хождение в Сибири, а поиски русскими сказочного Беловодья связаны с реальной историей алтайских крестьян.

В то же время, XVIII век ознаменовался окончательным формированием региональных черт народной культуры, которые определили в дальнейшем этнографический и культурный облик сибирской деревни.

Тем не менее, несмотря на некоторые имевшиеся особенности развития, характер существования, бытовой уклад и социально-политические представления крестьянского населения Сибири в основном не отличались от общероссийских. Объясняется это тем, что они были привнесены на сибирскую территорию русскими же земледельцами, а не формировались на рассматриваемых территориях на протяжении многих столетий, как это было в центральной части страны.

Общерусские закономерности развития крестьянского сознания были характерны и для Сибири, при этом их действие усиливалось не только постоянным переносом соответствующих идей, сюжетов за Урал как в ходе крестьянской колонизации, но и благодаря ссылке, так как в Сибирь ссылали и самозванцев с их сторонниками, и активных распространителей различных слухов и легенд о монархах.

В общей массе ссыльных, впрочем, преобладали крестьяне, пострадавшие за свои антифеодальные настроения, из Центральной части России. В XVIII веке большую часть ссыльных составляли помещичьи крестьяне. Только с 1760 по 1780 гг. в Сибири (без Иркутской губернии) было помещено до 40 тыс. душ м. и ж. пола.

Исследователи отмечают, что процесс вольнонародной колонизации, являвшийся отражением антифеодальной борьбы масс, проходил в неразрывной связи лозунгов социального и религиозного протеста, создавая единую оппозицию церкви и бюрократии.

Практика абсолютистского государства по использованию результатов народной колонизации, которая осуществлялась под демагогическими лозунгами, обещавшими излияние «монарших милостей», способствовала закреплению в крестьянском сознании социально-политических иллюзий.

3 Городские восстания

Очень часто встречается ошибка, заключающаяся в том, что авторы, говоря о Сибири, все время подменяют ее Россией. Так, утверждают (по всей видимости, исходя из текста песни о несчастном путешественнике через Байкал на омулевой бочке), что «угрюмый образ Сибири-каторги в конечном счете заслонил в общественном сознании все остальное». Но это в русском общественном сознании, в сознании каторжан и мигрантов. Особенно «несчастны» такие песни были у белорусских крестьян-переселенцев. Но ни в одной дошедшей до нас казачьей песне, ни в одной сказке или песне местных старожилов уныния и «несчастья» нет и в помине. Возьмите знаменитый цикл об Албазинском «сидении»: размах, удаль, порой жестокость, смерть, но горечи нет! Это как в песне о Стеньке Разине, который бросает княжну за борт - никто же не плачет по княжне! Сибирский мужик слишком прагматичен, чтобы горевать о какой-то свободе и воле, его интересуют сугубо конкретные дела. Интересный случай в этом отношении произошел в деревнях Тобольского наместничества в 1786 г., где объявился некий Петр Пургин, который выдавал себя за Петра III. Но обещал он крестьянам не землю и волю, как Емельян Пугачев, а «што не будет государственных податей на девять лет и тем более смущал простых людей».

Русский человек и абориген уже довольно долго знали друг друга, прежде чем в Сибири были построены первые «государевы» города. Первые контакты русских и коренных жителей Западного Зауралья, и даже района Мангазеи, относятся еще к XI веку. После присоединения к Московскому государству Великого Новгорода и «Великой Перми», после большого похода московской рати в 1499-1500 гг. великие князья уже официально включили в свой титуляр название царей Югорских, Кондинских, Обдорских. С этого времени народы края официально уже считались данниками и вассалами Москвы и даже не систематично платили реальную дань.

Некоторые авторы, рассуждающие об общем в ментальности колонистов на новых землях, считают, что «в порубежье не боялись подняться за свободу с оружием в руках». И далее приводят в доказательство слова замечательного историка и публициста Н. Я. Эйдельмана (которые, правда, до него говорил А. И. Герцен) о том, что «главные народные войны зажигаются не в самых задавленных, угнетенных краях», а «в зонах относительно свободных, и уже потом с казачьих мест переносятся в мужицкие, закрепощенные губернии».

Но это утверждение Н. Я. Эйдельмана не подходит к Сибири. Весь парадокс российской истории заключается в том, что в XVII-XVIII вв., когда Сибирь была относительно свободна от Москвы, в ней ни разу «не зажигалась» эта «главная народная война»; более того, ни Разин, ни Пугачев не нашли здесь многочисленных и активных сторонников.

В Сибири все было проще и сложнее одновременно. Не проходило и года, чтобы не пылали русские деревни и остроги, ежегодные ясачные сборы служилых людей нередко превращались в вооруженные столкновения, а основание русских городов выглядело как военная экспедиция в чужую страну. Тем не менее официально у нас не было никаких войн с тогдашними феодальными правителями и аборигенными князьками Сибири. Несмотря на то, что степень ожесточения доходила до предела с обеих сторон. Можно вспомнить, что, когда А. Воейков окончательно разгромил Кучума в 1598 г., он приказал казнить захваченных пленных, которые уже никакой опасности не представляли. Впрочем, и противники были тоже немилосердны, особенно к своим соплеменникам, перешедшим на сторону русских. Об этом напоминает судьба Богдана Артыбаева, который в 1648-1649 гг. вместе с русскими казаками «бился» с киргизами в Чулымской волости. Киргизы за это поймали его отца с семьей и живьем сварили в котле.

Вообще, покорение Сибирского ханства, Западной Сибири во многом напоминает военную акцию по подчинению и наказанию непокорного вассала, который до этого давал присягу своему сюзерену на верность. Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что большинство западносибирских городов - Тобольск, Тюмень, Березов, Сургут, Нарым, Пелым, Томск - были основаны вблизи родокняжеских центров сибирских князьков, которые до этого изъявляли покорность московскому государю, или же существовавших до этого «вольных» русских торговых городков.

Город тогда в Сибири - это форпост многоцелевого значения. Его функции :

· военно-оборонительная,

· административная,

· налогово-финансовая,

· перевалочно-транспортная,

· торговая,

· промышленная.

К началу XVIII в. из около 150 крепостей в Сибири городами стали только 20: Тюмень, Тобольск, Сургут, Тара, Нарым, Верхотурье, Томск, Кузнецк, Якутск, Иркутск, Нерчинск и др.

Сибирский город XVII в. отличала его управленческая функция. Этим обусловливалось наличие в городе управленческого аппарата - разных дьяков и подьячих. Так, в Верхотурье в 1645 г., подьячих, таможенных, церковных и площадных дьяков, занимавшихся оформлением личных и деловых бумаг, этого «крапивного племени», как говорили тогда, было 50 человек (около 5,8% от всего населения города вместе с приходящими сюда на недолгое время «гулящими» людьми. А в числе постоянного населения верхотурская «бюрократия» XVII в. составляла около 21%).

Города являлись и основой хозяйственной деятельности. На обилие в Иркутском уезде хлеба, соли, мяса, рыбы обратил внимание западноевропейский путешественник Исбрант Идес, проезжавший через город в 90-х гг. XVII в. Он писал:

«После нескольких дней пути среди бурят приехал я в город Иркутск, расположенный на реке Ангаре, которая истекает из озера Байкал в шести милях от города и течет с юга на север. Этот город построен недавно и снабжен мощной крепостью и большими слободами. Хлеб, соль, мясо и рыба здесь очень дешевы, ржи больше всего и столь много, что за семь стюйверов можно купить ещё сто немецких фунтов. Тому причиной плодородие этой земли. От Иркутска до Верхоленска родится много разнообразных злаков; там находится много русских дворов, которые наживают богатство земледелием и которые кроме этого ничего более не промышляют».

Бюджет сибирского города во многом зависел от размеров собранного ясака. Дело в том, что в ясак с местных народов входили шкурки не только соболя, но и дешёвых видов «мягкой рухляди» - белки, волка, а также неотправляемые виды ясака: скот, низкосортное железо местной выплавки.

Этот вид ясака подлежал обмену на шкурки соболя у местных народов. Не проданная и не обмененная часть ясака оставалась в местном бюджете и шла на оплату жалованья, городское строительство, местные торговые операции и др. И в первое время, до развития собственного ремесла, хлебопашества, ясачные поступления составляли до 75% всех доходов уезда.

И в истории Сибири XVII в. известен лишь один случай убийства воеводы возмущенным населением - илимского воеводы Лаврентия Обухова в 1665 г.: «Лаврентий, приезжая к ним в Усть-Киренскую волость, жен их насильничал...»

Несколько иной характер носило наше продвижение в Восточной Сибири. Обратите внимание, что здесь важнейшие города, такие как Енисейск, Красноярск, Иркутск, Якутск, Нерчинск основывались вне всякой связи с какими-либо поселениями аборигенов и даже подчас без специальных царских грамот, а просто в силу обстоятельств военного похода: где встретили сопротивление, там и основали русский город. Да и политическая обстановка здесь была совершенно другая. Если в Западной Сибири еще была возможность договориться с каким-то одним правителем - Едигером, Кучумом, Алтын-ханом, - то в Восточной Сибири просто не с кем было вести такие переговоры: туземное общество представляло собой калейдоскоп различных народов и племен, находившихся в постоянной борьбе друг с другом. И это уже больше походило на Северную Америку, где англичанам приходилось заключать договоры с каждым крупным племенем. В Восточной Сибири мы вступали на территорию, которая никогда даже косвенно не была подведомственной или вассальной московским князьям. Но в любом случае - и в Западной, и в Восточной Сибири - это не было чистое завоевание: продвижение русских отрядов сопровождалось движением крестьянского, промышленного, «гулящего» русского населения. В этом и заключается суть колонизационного процесса как неоднозначного, противоречивого исторического события.

4 Сибирь и крепостное право

В Сибири, в отличие от центральной России, в XVII в. не было крепостного права. С самого начала присоединения вся Сибирь была объявлена «государственной вотчиной», сибирская земля считалась государственной. Государство стремилось единолично извлекать доходы с богатой окраины. Закрепощение сибирских крестьян было невозможно и потому, что необъятные просторы и слабость местной администрации оставляли для крестьянина возможность уйти «куда глаза глядят».

Необходимость взаимодействовать с государственной властью, вступать в контакты с аборигенами заставляли русских поселенцев воспроизводить в Сибири нормы мирского (общинного) самоуправления - крестьянской общины.

В Сибири в XVII в. возникали и социальные конфликты, происходили и городские восстания. Их причинами были уменьшение жалованья, лихоимство и др. Особое значение имели отношения русской власти и аборигенов (сибирских аборигенов тогда звали «иноземцами»). В политике русских властей в отношении аборигенного населения были принципиальные установки :

1. мирные пути взаимодействия, добиваться союза с ними и поддержки;

2. защита ясачноплательщиков от притеснений со стороны русских, обходиться с ними «ласкою» и «приветом»;

3. ясачные люди были в одинаковом правовом поле с русскими, различие к подданным определялось только их имущественным и служебным положением; иногда они обращались в органы суда, правопорядка, чтобы опротестовать действия своих «лучших людей» и русской администрации по поводу лихоимства;

4. не допускалась насильственная и массовая христианизация сибирского населения;

5. невмешательство во внутриродовые отношения; в этот период центральная и местная власть очень редко вмешивались в дела ясачных волостей, где продолжали действовать местные феодалы и представители патриархальной родоплеменной верхушки.

Эти принципы были главным условием и присоединения, и «покорности» Москве аборигенов. Формальное присоединение народов Сибири дополнялось обязательным подчинением и превращением их в подданных «белого царя». Основной формой подчинения и «принятия подданства» было обложение и взимание ясака. Особыми административными единицами были ясачные волости.

Ясак, как форму обложения местного населения, русские власти заимствовали от татарских ханств в Поволжье и в Сибири. В буквальном переводе на русский язык ясак - дань, которая уплачивалась в знак подданства.

На первых порах ясак, взимаемый царской администрацией в Сибири, не отличался от дани, которую выплачивало местное население более сильным племенам или государственным образованиям до прихода русских. Его размер не фиксировался, брали, сколько давали, с раздачей подарков (металлических изделий, тканей, зеркал, водки и т.п.), в форме меновой торговли. Практиковался захват знатных людей в заложники, что гарантировало уплату ясака их сородичами.

С XVII в. ясачная подать превращалась в ренту, уплачиваемую местным населением в пользу феодального государства за пользование землей и другими ясачными угодьями. По мере укрепления русской власти ясак превращался в разновидность государственного налога.

Взимание ясака имело две формы :

· окладной ясак - постоянный, фиксированный размер сбора с волости («землицы»);

· неокладной - неопределенный - сколько возьмется.

Окладным ясаком облагались группы ясачного населения, которые уже упрочились в русском подданстве и были учтены переписными ясачными книгами. Жители, не прочно закрепленные в русском подданстве, платили неокладной ясак, часто в размере, который они сами находили нужным для поддержания дружеских отношений с русскими властями. В этом случае ясак носил нередко характер обычного торгового обмена, его обязательно сопровождали «государевы подарки». Ясачным людям выдавали сукно, ткани, котлы, хлеб, водку, дешевые украшения (бисер и др.).

Ясачный взнос состоял из собственно ясака - обязательного платежа - и добровольных приношений («поминков»). Со временем «поминки» стали также обязательными. Ясак принимали преимущественно пушниной, иногда рыбой, скотом, оленьими шкурами. По мере истребления соболей стали принимать меха лис, бобров, других пушных зверей, а также деньгами. Но в основных пушнопромысловых районах (Якутский, Мангазейский, Енисейский уезды) правительство допускало замену пушного ясака денежным исключительно редко.

В управлении нерусским населением царская администрация старалась опереться на родоплеменную знать коренных народов. Кучумовские «мурзы и мурзичи» освобождались от ясака, за ними сохранялись все старые привилегии. В большинстве своем они были приняты на царскую службу и составляли особую группу «служилых юртовских татар».

В управлении Сибирью видное место занимали вопросы регулирования торговли. Царское правительство, заинтересованное в нормализации экономической жизни Сибири, до конца XVI в. освобождало здесь от таможенных пошлин как русских, так и среднеазиатских (ногайских и бухарских) купцов. Но с 1597 г. русские торговые люди платили десятинную пошлину с сибирских товаров, «ото всякого зверя от девяти десятое». Заботясь о регулярном поступлении ясака и о том, чтобы ясачных людей «не ожесточити и не отбити от государя», правительство освободило их от уплаты таможенных пошлин.

Заключение

В заключении хотелось бы сказать, что при подборке материалов для данной темы возникли определенные трудности. Из проанализированных мною источников видно, что в Сибири не было каких-то огромных социальных конфликтов. Сибирский мужик слишком прагматичен, чтобы горевать о какой-то свободе и воле, его интересуют сугубо конкретные дела, например: размер податей, «да дабы приказчики произвола не творили».

И весь парадокс российской истории заключается в том, что в XVII-XVIII вв., когда Сибирь была относительно свободна от Москвы, в ней ни разу «не зажигалась» эта «главная народная война»; более того, ни Разин, ни Пугачев не нашли здесь многочисленных и активных сторонников.

Действительно, в истории Сибири XVII века почти года не проходило, чтобы в том или ином районе не вспыхивали «бунты и нестроения», «смуты и шатания», заканчивавшиеся убийством воеводы или приказчиков, «выбиванием» их из городов. В этих движениях принимали участие все классы и слои сибирского общества. Безусловно, нельзя отрицать, что в них проявлялось имущественное расслоение сибирского общества.

В сравнении с положением туземцев в колониях европейских держав зависимость сибирских аборигенов от русской власти отличалось мягкостью. Формула царских грамот и наказов в отношениях с ясачными людьми предписывала действовать «лаской, а не жесточью». Ясачные, как и русские, были такими же подданными.

Достаточно быстро между русскими и основной массой инородцев устанавливались мирные добрососедские отношения. Распространенными были межэтнические браки. Не было пренебрежительного отношения к детям от таких браков. Русские даже не выдумали слов для их обозначения, как это сделали европейцы в своих колониях, введя в оборот слова «метис», «мулат».

Список литературы

1. Алексеев А.А. Курс лекций по истории Сибири охватывает период XIII - XVII вв., отражает современную научную концепцию отечественной истории и истории Сибири. – Новосибирск: СГГА, 2003.

2. Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск: Наука, 1992

3. Миненко Н.А. История культуры русского крестьянства Сибири в период феодализма (Учеб. пособие). Новосибирск: Изд-во НГУ, 1986.

4. Побережников И.В. Слухи в социальной истории: типология и функции, Екатеринбург: Банк Культурной Информации, 1995.

5. Покровский Н.Н. Обзор сведений судебно-следственных источников о политических взглядах сибирских крестьян конца XVII-XIX в. // Источники по культуре и классовой борьбе феодального периода. Новосибирск: Наука, 1982. С. 48-79.

6. Преображенский А.А. Урал и Западная Сибирь в конце XVI-начале XVIII в. М.: Наука, 1972

7. Прошанов С.Л. Становление социологии Конфликта в России (теоретико-методологические и институционально-организационные основы) Специальность: 22.00.01 - Теория, методология и история социологии Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук. Москва, 2007 год

8. Русские старожилы Сибири М.: Наука, 1973

Прошанов С.Л. Становление социологии Конфликта в России (теоретико-методологические и институционально-организационные основы) Специальность: 22.00.01 - Теория, методология и история социологии Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук. Москва, 2007 год

Прошанов С.Л. Становление социологии Конфликта в России (теоретико-методологические и институционально-организационные основы) Специальность: 22.00.01 - Теория, методология и история социологии Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук. Москва, 2007 год

Прошанов С.Л. Становление социологии Конфликта в России (теоретико-методологические и институционально-организационные основы) Специальность: 22.00.01 - Теория, методология и история социологии Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора социологических наук. Москва, 2007 год

Копанев А.И. Крестьяне русского Севера в XVII в… С. 17

Русские старожилы Сибири. М., 1993, С. 30

Копанев А.И. Крестьяне русского Севера в XVII в... С.41

Там же, С. 227

Алексеев А.А. Курс лекций по истории Сибири охватывает период XIII - XVII вв., отражает современную научную концепцию отечественной истории и истории Сибири. – Новосибирск: СГГА, 2003.

Алексеев А.А. Курс лекций по истории Сибири охватывает период XIII - XVII вв., отражает современную научную концепцию отечественной истории и истории Сибири. – Новосибирск: СГГА, 2003.